Изложение работы Н.Я. Данилевского ‘Дарвинизм’

«…истина к счастью одарена такой живучестью, что для нее собственно ничто постоянно вредным быть не может. Она победит все, и луч ее пробьется и явится во всей чистоте и ясности, не только сквозь хроматические стекла пристрастных взглядов, но даже и сквозь туман ложных фактов и понятий, намеренно или ненамеренно ей противопоставляемых»

— Н.Я. Данилевский

Вступление

В 1885 г. было опубликовано сочинение русского мыслителя Н.Я. Данилевского (1822-1885) «Дарвинизм. Критическое исследование»,¹ где нашли свое отражение как критические замечания ученых в адрес согласно определению Бэра «гипотезы Дарвина» о происхождении видов², так и самостоятельная и обстоятельная разработка автором положений дарвинизма, подкрепленная большим фактическим материалом. Указывая, что дарвинизм — гипотетическое учение, а не учение, основанное на фактах, каким предполагается научное исследование, Н.Я. Данилевский подчёркивал, что факты, представленные Ч. Дарвином, часто противоречат тем выводам, которые он делает. А некоторые выводы Ч. Дарвина, по убеждению Н.Я. Данилевского, просто подрывают его теорию. Да и сам Ч. Дарвин писал: «Я очень хорошо знаю, что нет почти ни одного положения в этой книге, по отношению, к которому нельзя было бы предъявить фактов, приводящих, по-видимому, к заключениям, прямо противоположным тем, к которым прихожу я».³

Н.Я. Данилевским убедительно показано, что предложенную английским ученым гипотезу нельзя рассматривать как чисто биологическую теорию. Убежденный в несправедливости учения Дарвина, он видел в дарвинизме «весьма странное культурное явление»,⁴ послужившее новой точкой опоры учению материалистов. В связи с этим уместно привести рассуждения на эту же тему А.В. Московского: «Речь, подчеркнём, идет не о верности или ошибочности дарвинизма, а о том, является ли он «обычной» научной теорией. Может быть, всё-таки это феномен совершенно иной природы, лишь имитирующий внешние признаки науки? Так, может быть, правы те критики эволюции, которые считают, что дарвинизм есть лишь идеологема, принявшая обличие научной теории? Ведь ещё сто лет назад наш соотечественник Н. Данилевский писал, что теория эволюции не столько биологическое, сколько философское учение, купол на здании механического материализма, чем только можно объяснить её фантастический успех, никак не связанный с научными достижениями».⁵

Опровергая учение Ч. Дарвина, Данилевский указывал на «последствия, необходимо вытекающие из логического развития начал Дарвинизма». Согласно Данилевскому дарвинизм изменил как биологические понятия, аксиомы, так и мировоззрение общества, представляя собой не только научное исследование в области естествознания, а, в первую очередь, философское, разрушающее духовную систему ценностей. Будучи ученым, исповедующим православное мировоззрение и не скрывающим этого, понимая значение учения для человечества, Н.Я. Данилевский с присущей ему прямотой и открытостью, решительно выступал против гипотетического учения Дарвина, указывая на его ложность. Подчёркивая важность вопроса об истинности дарвинизма, Н.Я. Данилевский писал: «… нет другого вопроса, который равнялся бы ему по важности, ни в одной области практической жизни. Ведь это в самом деле вопрос о «быть или не быть» в самом полном и в самом широком смысле»⁶

Эрудиция Николая Яковлевича позволила ему представить эту биологическую и философскую проблему с такой широтой и глубиной, как ещё не удавалось никому. Все доказательства в работе связаны и представляют собой единое целое. Таким образом, труд Николая Яковлевича – первая полная критика дарвинизма в России. Надо сказать, что после первого издания 1885 года книга эта ни разу не переиздавалась.

1. О структуре "Дарвинизма"

Кратко остановимся на структуре «Дарвинизма» Н.Я. Данилевского.

Уже само название книги говорит о цели, которую ставил перед собой автор – это критическое исследование дарвинизма.

Сочинение включает два тома и разбито на главы, сгруппированные в соответствии с основными положениями учения Ч. Дарвина. Первый том состоит из двух частей.

В начальных двух главах первой части обстоятельно и объективно изложена теория Ч. Дарвина. Изложение теории не сопровождается критикой, за исключением небольших замечаний, касающихся частностей, которые представляются автору неверными или сомнительными. Возражения собраны в третьей по седьмую главы.

Восьмой главой начинается вторая часть первого тома. В двух главах (8 и 9) второй части доказывается невозможность естественного отбора по внутренней и существенной несостоятельности этого начала. В 10-й и 11-й главах на обширном фактическом материале показано, что если бы органический мир образовывался в соответствии с учением Дарвина, то мы имели бы перед глазами совершенно другой мир, а не тот который в действительности видим. 12 и 13 главы посвящены разбору «невозможности естественного отбора по отсутствию необходимых результатов этого процесса, следов его и необходимых для этого условий» и указанию на отсутствие переходных форм.

Указав «на множество ошибочных выводов, на множество неверностей и положительных невозможностей, нагроможденных друг на друга, от самых первоначальных оснований теории, почерпнутых из наблюдений над домашними организмами, до её довершения»,⁷ в последней (14) главе Данилевский обобщил основные возражения учению Ч. Дарвина и дал общую оценку его теории с естественноисторической и философской позиций.

Во второй том, неоконченный из-за скоропостижной смерти автора, входит одна глава о происхождении человека, где показано, что экспрессия чувств у людей и животных не является самостоятельным аргументом в пользу происхождения человека от животных и поэтому не может рассматриваться в качестве основного доказательства. Помимо указанной главы во второй том также помещён указатель ко всему сочинению и список других сочинений Н.Я. Данилевского.

2. Основные положения гипотезы Дарвина

2.1. Введение

В книге “Россия и Европа” Н.Я. Данилевский показал зависимость характера науки от психических национальных свойств. Дарвинизм является ярким этому примером. Это учение отражает не только особенности направления английского ума, но и свойства английского духа, с характерными для них утилитарностью и состязательностью.

Н.Я. Данилевский отмечал, что “Происхождение видов” Ч. Дарвина отличается удивительной ясностью и понятностью, оно доведено до компетенции простого здравого смысла. При прочтении работы её трудно не понять и сначала не согласиться с основными положениями.

В самом деле, вряд ли кто будет спорить с тем, что у всех окружающих нас животных и растений, в том числе и у человека, возникают индивидуальные изменения, а у любого организма легко найти отличия от родителей.

Не вызывает возражений и предположение о том, что эти индивидуальные различия могут быть в каком-нибудь отношении иногда полезны.

Известно, что организмы размножаются в геометрической прогрессии, а значит что не только все они в совокупности, но и каждый из них отдельно, в сравнительно короткий срок заполнит и даже переполнит Землю. Подтверждение этому даёт решение простой арифметической задачи.

В таком случае, казалось бы, резонно предположить, что организмы должны взаимно вытеснять друг друга. А возникающие, пусть самые малые преимущества, по идее должны давать больше шансов к победе при такой борьбе.

Раз так, то это значит, что переживание наиболее приспособленных оказывается неизбежным результатом предыдущих посылок.

А это, собственно, и есть естественный отбор, вполне убедительно объясняющий происхождение всех разнообразных органических форм, населяющих Землю!

Эти немногие простейшие умозаключения, этот, по-видимому неопровержимый ряд силлогизмов⁸ и составляют дарвинизм, говорил Н.Я. Данилевский.

В основе учения Ч. Дарвина лежат такие понятия, как изменчивость⁹, наследственность¹⁰, борьба за существование и естественный отбор.

Итак, Дарвин объяснял происхождение органических форм постепенным преобразованием наиболее простых организмов в более сложные путем бесконечных, незаметных изменений, медленно вводимых естественным отбором.

Прежде чем перейти к изложению возражений Н.Я. Данилевского против отдельных положений гипотезы Дарвина, кратко опишем высказанные им замечания при изложении дарвинизма в первых двух главах.

2.2. Изменчивость

Говоря об изменчивости, Дарвин выделял три рода изменений,¹¹ наиболее важными из которых он считал те мелкие индивидуальные различия, которые возникают в большом количестве у всех животных и растительных видов, как в домашнем, так и в диком состоянии. На них, собственно и возведено всё здание теории Ч. Дарвина, замечал по этому поводу Н.Я. Данилевский. Уродства не играют особой роли, так как, не сохраняясь человеком, обязательно должны бы погибнуть. Что касается самопроизвольных изменений, то они составляют лишь исключение и так же согласно Ч. Дарвину, не могут служить материалом для объяснения происхождения многообразия форм, встречаемых в природе.

О причинах изменчивости по Ч. Дарвину говорить трудно. Да он и не пытался строго выделить их. Дарвин «вообще ни по складу своего ума, ни по манере изложения, не принадлежит к числу строгих систематиков».¹²

Анализируя свойства изменчивости, Н.Я. Данилевский обращал внимание на ее постепенность, неограниченность и неопределённость. Говоря о постепенности изменчивости, имеется в виду её переход от одного почти незаметного индивидуального изменения к другому, такому же мало заметному, небольшими шагами, а не крупными скачками. Ч. Дарвин считал постепенность изменчивости не только существенным, но и необходимым элементом своего учения. Свойство её неограниченности заключается в способности переступать все границы, какими бы не переходимыми они нам не казались. Неопределённость изменчивости, означает тот факт, что она не имеет известного, какого-либо предопределённого направления, которому неуклонно следует. И это понятно, ведь в противном случае, указывал Н.Я. Данилевский, при определённой направленности изменчивости, нужно было бы указать причину направления, закон, которому она следует. Естественно, что тогда этот закон и был бы настоящей причиной, производящей различные формы организмов. И по логике причина эта должна быть разумной, если её результаты разумны. Значение необходимости неопределённой изменчивости для своей теории хорошо понимал и Ч. Дарвин.

2.3. Наследственность

Изменчивость согласно Ч. Дарвину, является основой образования новых признаков в строении и функциях организмов, а наследственность закрепляет эти признаки. Понятно, что все индивидуальные изменения оставались бы таковыми и не могли бы накапливаться для образования отличий, характерных породам домашних животных и сортам растений, если бы они не сохранялись, а исчезали, заменяясь новыми в каждом поколении. Представления Ч. Дарвина о природе наследственности и её законах крайне неопределённы. «Законы, управляющие наследственностью, по большей части неизвестны, — писал он. — Никто не может сказать, почему одна и та же особенность у различных особей того же вида или у различных видов то наследуется, то не наследуется; почему у детей часто воспроизводятся некоторые признаки деда, бабки или ещё более отдалённых предков; почему какая-нибудь особенность часто передаётся от одного пола обоим или только одному, и чаще всего, хотя и не исключительно, тому же полу».¹³ Это и понятно, ведь во времена Ч. Дарвина причины и законы наследственности были практически не изучены. А результаты исследований Г. Менделя, по-видимому, Ч. Дарвину были неизвестны.

Собрав большой фактический материал, Ч. Дарвин пришёл к выводу о том, что приобретённые отличия не исчезают, а передаются по наследству следующим поколениям.

2.4. Искусственный отбор

Поскольку приобретённые изменения чаще всего являются незначительными отличиями, то, естественно, возникает вопрос, каким же образом они не только сохраняются, но и накапливаются до такой степени, что существуют такие большие отличия у многих пород голубей, кур, кроликов и др. Этим могущественным средством по Дарвину оказался отбор.

Различия между сортами культурных растений и породами домашних животных, Ч. Дарвин объяснял главным образом деятельностью человека, сводящейся к отбору и преимущественному размножению тех особей, у которых нужное свойство или признак наиболее выражены. Такой отбор, известный человеку с древнейших времен, был назван искусственным.

При искусственном отборе отдельные животные или растения с интересующими селекционеров, часто слабовыраженными, признаками отбираются и скрещиваются. Из поколения в поколение остаются в качестве производителей только особи, с более выраженным признаком. При этом другие особи не допускаются к размножению. И таким образом идёт усиление и накопление признака. При этом различные породы отличаются между собой главным образом теми признаками, на которые был направлен отбор, и, следовательно, по этим признакам и существует большое разнообразие форм.

Факты, собранные Ч. Дарвином об изменчивости домашних животных и культурных растений, селекционерам и учёным были хорошо известны и до него. Признавалось также, что домашние животные и растения достаточно изменчивы. Ч. Дарвин сумел сконцентрировать разрозненные данные о создании новых пород и сортов, приспособленных к тем или иным интересам человека, в результате искусственного отбора. Однако, как замечал Н.Я. Данилевский, до Ч. Дарвина никто не переносил механизм действия искусственного отбора по накоплению различий в ряду поколений на процессы, происходящие в природе.

2.5. Борьба за существование

Известно, что особи любого вида постоянно размножаются. И если нет препятствий для размножения, то численность вида очень быстро возрастает. Дарвин приводил пример, что численность даже медленно размножающегося человека за 25 лет удваивается в числе, и менее чем через 1000 лет для его потомства не хватило бы площади, чтобы уместиться стоя.

Согласно Ч. Дарвину только ограничение друг друга постоянной борьбой между собой, позволяет множеству растительных и животных организмов продолжать своё существование. В любом возрасте каждое существо обязательно живёт в условиях непрекращающейся борьбы.

Ч. Дарвин писал, что применяет “термин «борьба за существование» в широком и метафорическом смысле¹⁴, включая сюда зависимость одного существа от другого, зависимость организмов от окружающей их неорганической природы, а также включая (что ещё важнее) не только жизнь одной особи, но и успех её в оставлении после себя потомства.

Необходимым свойством борьбы за существование Ч. Дарвин считал её крайнюю напряжённость, которая является, по его мнению, следствием геометрической прогрессии размножения каждого, даже слабо размножающегося вида.¹⁵

2.6. Естественный отбор

Следствием борьбы за существование по Ч. Дарвину является естественный отбор. Термином «естественный отбор», или «переживание наиболее приспособленных», Дарвин назвал «сохранение благоприятных индивидуальных различий и изменений и уничтожение вредных»¹⁶.

Если изменчивость, наследственность и борьба за существование являются самостоятельными простыми факторами, то естественный отбор (выживание наиболее приспособленных), писал Н.Я. Данилевский, нельзя интерпретировать, как самостоятельное понятие, так как он представляет собой результат взаимодействия этих трёх основных и простых понятий. Рассмотрим линию доказательств этого утверждения.

Согласно Н.Я. Данилевскому каждый из первых трёх факторов может существовать независимо от остальных, тогда как естественный отбор, при отсутствии любого из указанных понятий, становится совершенно немыслимым.

Изменчивость существует независимо от наследственности и от борьбы за существование. Ведь не каждая особенность родителей, которая является результатом изменчивости, передаётся детям. Также и наследственность может существовать без изменчивости, если под наследственностью понимается строгая передача основных свойств видов, родов, семейств и т.д. Так как необходимость борьбы за существование находится исключительно в зависимости от геометрической прогрессии размножения организмов, то она ни каким образом не связана с изменчивостью и наследственностью.

Другое дело естественный отбор. Это понятие является производным от взаимодействия изменчивости, наследственности и борьбы за существование. Если мысленно устранить любой из этих факторов, становится ясно, что при этом ни о каком отборе не может быть и речи. В самом деле, при исключении изменчивости отбору нечего отбирать, не имея материала, накоплением которого он должен возводить своё здание. Без изменчивости, очевидно, не было бы возможности производить новые формы и путём искусственного отбора.

При отсутствии более или менее полной передачи приобретённых изменений потомству, т.е. наследственности, вся изменчивость ограничится первой её ступенью — индивидуальными изменениями. Организмы будут только отличаться между собой. Накапливать же отличия без наследственности невозможно ни посредством бессознательного, ни даже систематического отбора.

Рассуждая с точки зрения Ч. Дарвина, отмечал далее Н.Я. Данилевский, при отсутствии борьбы за существование, организмы, изменяясь, передавали бы изменения потомкам. Но эти изменения не могли бы накапливаться, в каком бы то ни было направлении, оставаясь шаткими, переливаясь незаметными оттенками один в другой. Не возникало бы и строго ограниченных форм. При таком калейдоскопе форм не было бы возможности классификации организмов по видам, родам, семействам и вообще по категориям, всё больше и больше отличающимся друг от друга. Никакой признак не имел бы `большего постоянства, чем другой и не мог бы фиксироваться. Всё хорошо и плохо приспособленное могло бы сосуществовать в отсутствии борьбы, при условии элементарной жизнеспособности. Поэтому ни о какой целесообразности органических форм, об их приспособленности к окружающей среде говорить не приходится. Значит, и выбору нет места, также как при отсутствии изменчивости не было бы материала для отбора, так, при отсутствии борьбы за существование, не было бы избирающего фактора.

Н.Я. Данилевский отмечал, что процессу искусственного отбора в дикой природе соответствует борьба за существование, которая собственно и производит отбор, конечно, если есть передаваемые по наследству полезные для организма изменения. В результате борьбы за существование не имеющие этих выгодных признаков особи гибнут в несколько большей пропорции, чем обладающие ими, и потому со временем выживают наиболее приспособленные. Для обоснования этого утверждения автор проследил последовательность этих процессов при участии человека и в природном состоянии. Что касается одомашненных животных и растений, Н.Я. Данилевский выделял следующие этапы:

1) появление, от каких бы-то ни было причин, различных по направлению и силе изменений, в том числе и таких, которые в большей степени соответствуют потребностям и вкусам человека; 2) передача этих изменений с большей или меньшей полнотой потомкам в результате наследственности; 3) выявление этих полезных для человека изменений, передающихся по наследству, и более или менее строгое отделение потомков с наследственно закрепившимися изменениями, чтобы не допустить их к размножению породы (искусственный отбор). А как результат всего этого: 4) выживание наиболее пригодных для человека особей, постепенно образующих нужные породы, и вымирании тех, которые не были отобраны.

Для животных и растений в их природном состоянии были выделены такие этапы: 1) возникновение различных по направлению и силе изменений у существующих форм и появление у некоторых из них изменений, полезных для самого существа по отношению к органическим и неорганическим условиям существования; 2) передача этих изменений по наследству; 3) борьба за существование, при которой неизменённые или в невыгодном направлении изменённые особи гибнут в большем числе, чем изменённые в благоприятном направлении, и как результат всего этого: 4) переживание наиболее приспособленных организмов.

Из двух приведённых последовательностей процессов видно, что первые и вторые пункты их тождественны, тождественен также и четвёртый — результат (с тем лишь различием, что в первом ряду нормой служит польза человека, а во втором польза для самого существа). Следовательно, заключил Н.Я. Данилевский, должен быть тождественен и третий — борьба за существование, заменяющая для диких животных и растений — искусственный отбор у домашних животных и растений. Поэтому будет гораздо правильнее считать синонимом искусственного отбора — борьбу за существование, а не переживание наиболее приспособленных организмов, и прямо называть её естественным отбором.

Итак, по Н.Я. Данилевскому “естественный отбор” или просто “отбор” неправильно заменённый в более поздних изданиях “переживанием наиболее приспособленных”, в сущности, является только сокращённой формулой для обозначения взаимодействия трёх основных факторов его теории. И ничего самостоятельного, специфического в себе не заключает.¹⁷

2.7. Принцип расхождения признаков (дивергенция)

Появление крупных видовых, родовых и др. различий, так называемых надвидовых таксонов, Ч. Дарвин объяснял принципом расхождения (дивергенции) признаков.

Суть принципа дивергенции заключается в тенденции органических существ, имеющих общий корень происхождения, со временем всё более расходиться по своим признакам. По мере расхождения признаков и в результате естественного отбора, большое число признаков теряется организмами и заменяется вновь приобретёнными, что приводит в свою очередь к образованию резко ограниченных видов, родов, семейств и т.п.

Сходство по многим признакам у видов одного рода (например, род берёза с его видами: берёза повисшая, или бородавчатая, берёза пушистая, берёза приземистая, берёза карликовая) объяснялось Ч. Дарвином тем, что все эти признаки унаследованы ими от имевшего их общего прародителя. А особенности каждого вида приобретены путём накопления мелких, полезных индивидуальных изменений, заменивших особенности, имеющиеся у общего предка, но, в последствии, исчезнувших, т. к. были менее выгодны ему, чем те, которые постепенно появились у его потомков. Промежуточные формы тоже исчезли. Поэтому, в целом, виды достаточно ограничены. Родовые признаки, которые наследуются от прародителя, должны быть, как утверждал Ч. Дарвин, более постоянны, чем вновь приобретённые.

В конечном итоге Дарвин пришел к выводу, что животные произошли от небольшого числа (4 или 5) исходных форм. А та идеальная связь, которая соединяет в одно гармонически расчленённое целое весь органический мир, представляет реальную родословную связь общего их происхождения. Надо сказать, что работы последних лет привели к отказу от попыток, начавшихся с Ч. Дарвина, Геккеля и их последователей, найти общий ствол, давший в ходе ветвления и расхождения признаков существующее многообразие жизни.¹⁸

В соответствии с учением Ч. Дарвина развитие организмов шло от менее совершенных к более организованным формам, посредством естественного отбора и расхождения признаков. Крайними пределами этого прогрессивного отношения между организмами являются на одном конце живая клетка или комочек протоплазмы, а на другом человек.¹⁹

Н.Я. Данилевский писал, что если ограничиваться общими формулами неопределённой, постепенной и безграничной изменчивости, борьбы за существование и отбора, аналогичными рядами переходных и промежуточных форм, и общими из всего этого выводами, то путь происхождения и образования органических форм друг от друга, предложенный Дарвином, может казаться удовлетворительным. “Но если мы постараемся в игре и взаимодействии живых представлений по возможности верно, точно и подробно отразить игру и взаимодействие многосложных условий, которые должны происходить в действительности на основании этих общих принципов, то мнимая обаятельная сила этого учения как вообще, так и для каждого данного случая, скоро исчезнет”.²⁰

3. О возражениях Данилевского, направленных против отдельных положений дарвинизма

3.1. О степени изменчивости домашних животных и культурных растений

При критической разработке дарвинизма, наряду с логическими доводами Н.Я. Данилевский привел обширный фактический материал, широко используя работы многих биологов (Декен, А. Декандоль, Лурейро, и др.).

В начале исследования Н.Я. Данилевский поднял вопрос о правомерности распространения выводов, полученных из наблюдений над домашними животными и растениями, на организмы дикой природы.

Рассуждая о возможности распространить выводы, полученные при исследовании домашних животными и культурных растений, на организмы дикой природы Ч. Дарвин утверждал, что сильная степень изменчивости, свойственная домашним животным и культурным растениям, не является какой-то особенностью видов, которые были выбраны человеком.

Данилевский же показал, что наблюдаемая изменчивость домашних животных и культурных растений представляет собой специфическое, характерное их качество, не свойственное другим организмам. Именно способность особей к изменчивости была поводом к первоначальному их одомашниванию.

Под изменчивостью в данном случае Николай Яковлевич понимал изменчивость “природного нрава” т.е. врождённую способность к приручению индивидуума или его потомства, а также возможность животного свободно размножаться в неволе. Ведь если животное не будет иметь этих свойств или способности изменяться в этом направлении, то, сколько бы оно не было полезно, приручение станет невозможным. Хорошо известно, что не все организмы одинаково легко размножаются в неволе. К примеру, хищные птицы, за редким исключением, при содержании в искусственных условиях не размножаются. Так же, как и слоны, которые, хотя и являются домашними животными в Индии, а раньше были и в Африке, не размножаются в неволе, и вид остаётся не прирученным, хотя отдельные индивидуумы вида и приручаются.

По способности привыкать к человеку, животные также различаются друг от друга, даже если и размножаются в неволе. Например, никакие усилия человека не могут сделать фазана настоящей домашней птицей. Поэтому неспособный к приручению фазан и оказался мало изменённым, также как благородный олень (Cervus Elaphus) и дикая коза (Cervus Capreolus). Разной врождённой способностью к приручению, видимо, объясняется и тот факт, что часть представителей рода Eguus (домашняя лошадь, осел, южноафриканская зебра, квагга, горная лошадь) были приручены с незапамятных времен (лошади и ослы), а другие (зебры и квагги) никогда не были одомашнены.

Значит необходимым условием для одомашнения животного, помимо его пользы, является способность организма к приручению и размножению в домашних условиях. А если потребности человека ограничиваются только пользой, получаемой от животного, то никакой особой изменчивости животного человеку и не нужно.

Так, среди прирученных животных есть и мало изменённые особи, но очень полезные, например, гусь. Постоянство организации гуся, видимо, объясняется природной неподатливостью вида. При объяснении такой малой изменчивости гуся характером отбора, Ч. Дарвин говорил, что птицы, образующие много пород, ценятся большей частью ради украшения или забавы. В этой связи он писал, что «никто не вздумает держать для этой цели гуся. Само название его составляет на многих языках бранный термин. Гусь ценится за величину и вкус, за белизну перьев, за плодородие и добродушие. Во всех этих отношениях домашний гусь отличается от дикого — и это единственные статьи, к которым был применён подбор».²¹

Выходит, попадись только гуси в руки любителей-причудников, комментировал это высказывание Н.Я. Данилевский, появились бы гуси с павлиньими хвостами, с расписными перьями, с хохлами на голове и т.п. изменениями. Но объяснение это более чем странно и совершенно произвольно. Ведь и кур без сомнения никто сначала для красоты не держал, а только для пользы, т.е. для мяса и яиц, но для этого гусь также пригоден, как и куры, да ещё при этом обладает полезными перьями и пухом. Но у гуся, в отличие от кур, потому и не возникало каких-либо замечательных особенностей, что этот вид мало поддаётся изменению. Если бы у гусей появлялись особенности, привлекающие внимание любителей, то, конечно, их сохраняли и накапливали, как и у кур. «Очевидно, что Дарвин перепутал тут причину и следствие: не потому остался гусь не изменённым, что не попал в число любительских птиц, ценимых за красоту и странности форм и оперения; а потому не сделался любительской птицей, подобно голубям и курам, что был и остался неизменчивым по природе своей».²²

Даже если и предположить, что гусь из-за недостатка красоты не стал объектом работы селекционеров и потому не изменился, то почему же фазаны и павлины остались неизменными и для любителей недоступными? Почему, наконец, нет домашних разновидностей между попугаями, которых содержат в клетках? Ведь, если бы попугаи обладали такой же степенью изменчивости, как, например, голуби или куры, то птицеводы обязательно бы использовали их способности подражать человеческой речи.

Врождённая изменчивость, утверждал Н.Я. Данилевский, является характерным свойством вида. И домашними становятся те из полезных животных, которые обладают этой особенностью вида в большей степени.

Что касается растений, то всё, сказанное о способности к изменчивости у животных, относится к ним в ещё большей мере. Ведь если растение при возделывании не изменялось и не улучшалось, то в глазах человека оно не могло иметь никакого преимущества перед дикими особями. Более того, по сравнению с ними оно было даже не выгодно, так как требовало определённых затрат для культивирования.

Естественно, дикарь не мог знать, начиная возделывать какое-нибудь растение, что оно будет изменчиво в полезном для него отношении, но этого и не требовалось. Достаточно того, что не улучшающиеся растения в дальнейшем просто не культивировались, или культивировались в очень слабой степени, именно потому, что были неизменчивы по своим свойствам. В качестве иллюстрации к сказанному Н.Я. Данилевский приводил сравнение дикой вишни или даже черешни с диким кизилом (Cornus mascula).

Ягоды кизила довольно вкусные, и по величине не уступают черешне. И если бы польза была единственной причиной выбора растений для возделывания, то предпочтение было бы отдано, конечно, кизилу. Однако, черешня является одной из распространённых плодовых культур. На кизил же мало кто обращает внимание, так как по своей природе это мало изменчивый вид. Тоже можно сказать и об айве, сравнивая её с грушей и яблоком. Не будем увеличивать список подобных примеров, и так очевидно, что способность к изменчивости растения должна была составлять довольно важно условие, если не первоначального выбора, то, во всяком случае, укоренения его в культуре. Всё это подтверждает, что домашние растения изначально должны были обязательно обладать большой степенью изменчивости, чтобы попасть в культуру.

3.2. Одичание домашних организмов

При обсуждении степени изменчивости у домашних животных и культурных растений Данилевским скрупулезно разработано такое явление, как одичание домашних организмов.

Указывая на неопределенность высказываний Дарвина относительно возвращения прирученных животных и культурных растений в естественных условиях к первоначальным формам, Н.Я. Данилевский утверждал, что такое возвращение существует.

Ч. Дарвин утверждал, что одичание домашних животных и культурных растений не приводит их к первоначальному типу, от которого они произошли.²³ А утверждения ряда ученых (А. Декандоль, Годрон и др.) и приводимые ими примеры из практики о возвращении одичавших домашних животных и культурных растений к своим исходным формам, Ч. Дарвин не признавал, мотивируя это малым числом доказательств. Однако факты свидетельствуют об обратном. Капуста, морковь, сельдерей и др. — примеры растений фактически возвращающихся к своим коренным видовым типам. Установлен их дикий вид. Да и сам Ч. Дарвин приводил примеры возвращения лучших разновидностей анютиных глазок (Viola tricolor) к формам совершенно диких растений, как по листьям, так и по цветам. Но возврат к дикой форме в данном случае он объяснял недавним образованием этих садовых разновидностей. Н.Я. Данилевский по этому поводу отмечал, что недавнее происхождение нисколько не уменьшает доказательности факта их возвращения к дикой форме, так как постоянство признаков, по мнению Ч. Дарвина не зависит от древности наследования.

Относительно животных Н.Я. Данилевский приводил интересный пример с популяцией оленей, найденных в 19 веке на Корсике. По форме они напоминали такс (basset), рога их также отличались от рогов европейского оленя. Когда молодого оленя этого “неизвестного вида” поместили в частном парке Франции, то за 4 года он превзошел ростом и красотой живущих в этом парке старых и считавшихся рослыми оленей.

Известно, что во времена Геродота (5 в. до РХ), Аристотеля (4 в. до РХ), Плиния Старшего (1 в. после РХ) ни на Корсике, ни в Африке олени не водились. Очевидно, что этот вид оленей был привезён с материка на остров. И под влиянием новых условий вид временно изменился морфологически, не потеряв при этом способности возвращения к своему первоначальному облику. Если возможно подобное возвращение к типичной форме после изменений организмов под влиянием климатических условий Корсики, то `что может мешать подобному возвращению к исходной форме изменённых домашних организмов при прекращении воздействия таких же внешних влияний?

3.3. Результаты искусственного и естественного отборов

По-разному интерпретировали Данилевский и Дарвин и результаты искусственного и естественного отборов.

Если у домашних животных и растений появляются полезные для человека изменения, которые он и использует для накопления их отбором, то вполне допустимо предположить, согласно Ч. Дарвину, что полезные, но только уже для самого изменяющегося организма благоприятные изменения могут происходить иногда и у диких животных и растений.

Суть позиции Н.Я. Данилевского по этому поводу принципиально отличалась от таковой Дарвина и сводится к следующему. Все результаты искусственного отбора основаны на использовании изменений, соответствующих особенностям потребностей и вкуса селекционеров. Для выведения новых сортов и пород, с интересующими его признаками, эти признаки человек сам не определяет и не создаёт, а лишь использует организмы, у которых замечает те или иные отклонения и изменения. Например, появился замечательно короткий клюв у голубей, начали подбирать птиц с таким клювом, таким же образом ведётся работа и со всеми другими признаками. В результате и появляются породы с признаками, соответствующими чьему-то вкусу. Другими словами, человек может только выбирать из возникающих признаков, причём среди этих признаков могут быть как действительно красивые, так и уродливые или просто болезненные.

В природе же дело обстоит иначе. Нормы, на которые должны ориентироваться организмы, при борьбе за существование, существуют самобытно. Подходящее изменение получает право жить и накопляться, а неподходящее беспощадно обрекается на гибель. Очевидно, утверждал Н.Я. Данилевский, что тут идет экзамен чрезвычайной строгости, между которым нет никакой аналогии с тем, какой производится любителями, в сущности, всё одобряющими, что бы ни появилось.

Особо акцентировал внимание Данилевский на том факт, что полезные для человека признаки определяются природой самого организма. Опыт показывает, что полезные человеку изменения в значительной мере обусловливаются характером внешних влияний одомашнивания, которому подвергаются организмы при приручении или возделывании.

В самом деле, практически все отличия культурных огородных и плодовых растений заключается главным образом в увеличении или утолщении их органов. Например, корней, стволов (спаржа, брюква, овощной ревень), листьев, цветочных головок (артишоки), плодов, семян. В увеличении нежности их ткани и переполнении соками, и довольно часто в ослаблении сильного специфического вкуса (цикорный салат), аромата (тепличный ананас, который является менее ароматным, чем дико растущий, но гораздо сочнее). Но эти все качества зависят от условий возделывания: углубления и удобрения почвы, частоты и обильности поливки и т.п. Тоже можно сказать и в отношении животных. Например, количество молока, увеличение роста, количество мяса и пр. находится в прямой зависимости от характера питания, улучшенного ухода, устранения усталости. Наряду с этим есть признаки, которые нельзя получить только изменением условий среды, улучшением культуры возделывания растения (придать запах непахучему от природы цветку и т.п.), или улучшением ухода за животным (изменить масть рогатого скота и т.п.).

Итак, рассматриваемые выше утверждения и предположения, послужившие Дарвину основанием для переноса выводов, полученных из наблюдений над домашними животными и культурными растениями на организмы дикой природы, не соответствуют действительности, по следующим причинам:

1) для соответствия первоначальным потребностям первых селекционеров, домашние животные и растения, должны были обладать изменчивостью, в большой степени превосходящую среднюю её норму;

2) изменения у домашних животных и возделываемых растений не достигают видового предела, что уже одно это лишает учение Ч. Дарвина всякой фактической основы;

3) домашние организмы находятся в исключительных условиях, с устранением которых, т. е. при одичании, они возвращаются к своему исходному видовому типу;

4) аналогии между появлением изменений у домашних животных и у диких организмов нет, так как изменения домашних организмов соотносятся с нормой вкуса человека (хотя часто и спорного), а у организмов дикой природы с пользой самих организмов. Поэтому и шансы появления тех и других совсем не одинаковы в обоих случаях, как считал Ч. Дарвин. У домашних организмов шансов много больше, чем у диких. Отчасти это связано с тем, что не вкусы и потребности человека составляют неизменную норму, с которой бы эти изменения случайно совпадали, а наоборот: каковы бы они сами по себе ни были, они составляют ту норму, к которой вкусы и потребности человека применяются. В дикой же природе — наоборот, условия среды составляют определенную и неизменную норму в случайное соответствие, с которой они должны приходить. С другой стороны, сами условия, в которые намеренно и не намеренно поставлены домашние организмы, изменяют их главным образом в определенном, согласном с требованиями человека направлении.

Как уже отмечалось, домашние животные и культурные растения не достигают видового предела.

У Ч. Дарвина не было однозначной позиции на степень изменчивости домашних организмов. С одной стороны, разбирая отдельные признаки голубиных пород, он писал: «Я нисколько не сомневаюсь, что многие домашние породы полевого голубя отличаются друг от друга по внешним признакам, по крайней мере, столько же, как различные естественные роды». Но при этом он тут же добавлял: «Я нисколько не желаю утверждать, что домашние породы отличаются друг от друга по всей своей организации столько же, как и наиболее отличные естественные роды».²⁴ И в другом месте: «Можно принять за общее правило, что прирученные породы различаются между собой в меньшей степени, чем виды, а если и проявляются более значительные различия, то они не столь постоянны».²⁵ А ведь постоянство играет определяющую роль в данном случае.

3.4. О плодовитости между разновидностями и бесплодия между видами

В качестве аргумента правильности утверждения о том, что породы и сорта домашних организмов не достигают видовых форм, Данилевский использовал известный факт плодовитости между разновидностями и бесплодия между видами.

Ч. Дарвина по этому поводу писал: «все домашние породы весьма охотно скрещиваются между собой, и, что одинаково важно, помеси их совершенно плодовиты… Я допускаю мнение Палласа, что близкие виды, будучи до известной степени бесплодны при скрещивании в диком состоянии, утрачивают это бесплодие, в случае продолжительного приручения; однако, принимая во внимание значительное различие между такими породами, как дутыши, гонцы и пр. мы должны будем сознаться, что их совершенная или усиленная плодовитость, при самом сложном скрещивании, составляет сильный аргумент в пользу их происхождения от одного вида».²⁶ «Без сомнения не только в пользу этого, — добавлял Н.Я. Данилевский, — а и в пользу того, что и до сих пор они составляют один вид. Ведь по учению Дарвина, и вообще все виды каждого рода произошли от одного прародительского вида; но это не помешало им разойтись до того, что они перестали быть плодовитыми между собой и поэтому стали, наконец, самостоятельными видами, а не разновидностями: домашние же породы голубей, несмотря на все их различия, не перешли еще той грани, которая, — всё равно, считать ли её, или не считать теоретически за существеннейшую характеристику вида, — тем не менее, принадлежит огромному, подавляющему большинству естественных видов, так что исключения из этого правила, хотя и отыскиваются с величайшем тщанием, но почти никогда не находятся».²⁷

Данилевский считал, что виды бесплодны именно потому, что их различия касаются всего строения организма, представляющего собой систему, а не отдельных его черт. Изменения же домашних животных и растений не затрагивают их существенных особенностей, а только отдельных признаков.

В работе “Изменения домашних животных и культурных растений” Ч. Дарвин писал: «Я не вижу, почему им (бесплодию и плодовитости) приписывают такую первостепенную важность в сравнении с другими различиями в отправлениях».²⁸ Причина заключается в том, что некоторые из этих различий, отвечал на это Н.Я. Данилевский, могут быть отнесены к видовым признакам, что усиливает значение, придаваемое видовой ступени различий. Например, некоторые родственные виды деревьев не прививаются друг к другу, а все разновидности одного вида прививаемы. Или другой пример: у разных видов отличаются периоды беременности. А такие отличия как, время, необходимое для прорастания семян, чувствительность к ядам и пр., действительно не существенны, а их Ч. Дарвин и принимал ошибочно за видовые особенности. В настоящее время это мнение Н.Я. Данилевского полностью подтверждается результатами современных генетических исследований.

Не соглашался Н.Я. Данилевский и с утверждением Дарвина о том, что «условия, которым подвергались одомашненные животные и возделываемые растения, не вели к таким изменениям воспроизводительной системы, следствием которых бывает уменьшение плодовитости»,²⁹ указывая, что усиленное питание, особенно у растений, именно к этому и приводит. Ни для кого не секрет, что махровость цветков часто бывает от излишнего питания. А махровость и есть бесплодие, или, по крайней мере, значительное ослабление плодовитости. Безусловно, что образование плодов без семян — это тоже бесплодие, а в культуре таких сортов известно достаточно много, например виноград кишмиш и др. Любому садоводу известно, что внесением удобрения можно усилить и ускорить рост плодовых деревьев, тем самым замедлить время их цветения и плодоношения и даже уменьшить количество плодов. Относительно животных известен такой факт: домашние птицы при слишком сильном кормлении несут бесплодные, так называемые, жировые яйца.

Н.Я. Данилевский справедливо заключал, что признак бесплодия между видами и плодовитости разновидностей является достаточно точным и определённым критерием для обозначения тех степеней органического различия, которые называют видовыми и разновидностными. А также: «Столь же достаточными должны считаться доказательства того, что все изменения, происшедшие при одомашнении животных, не достигли видовой ступени различия, а остались на ступени разновидностей».³⁰

В настоящее время одним из общепринятых критериев биологического вида является его репродуктивная обособленность. Объясняется это тем, что особи разных видов имеют разные наборы хромосом и поэтому не могут скрещиваться. Животные же разных пород, такие как голуби, легко скрещиваются и дают плодовитое потомство. Об этом то и писал в свое время Н.Я. Данилевский: «Видовое различие предполагает такую степень различия организации, при которой воспроизводительная система оказывается на столько обособленной, специализированной, что уже не может производить плодовитого потомства с другими видами. А так как это именно и замечается у пород домашних голубей (а у прочих прирученных организмов и подавно), то это значит, что они не только произошли от одного дикого вида, но и по сей день, несмотря на все изменения и уклонения от типа, продолжают составлять один вид».³¹

В конечном итоге вывод Данилевского о степени изменений домашних животных и культурных растений сводится к следующему, какими бы не были изменения, полученные в результате искусственного отбора, они никогда не выходят за пределы вида, потому что, по сущности самого отбора, ограничиваются отдельными признаками, не изменяя по существу весь организм. А поскольку любой организм представляет собой систему, а не механическую сумму органов и признаков, то даже видимые различия, не вызывающие изменений во всем организме, в том числе и в строении половой системы, являются не существенными.

На основании численных данных, взятых в работах Ледебура, Стевенса, Валенберга и др., а также представленных сведений о распределении и распространении многих пород растений, разработанных самостоятельно, Данилевский опроверг положение Дарвина, что разновидности представляют собой начинающиеся виды. И вывод его сводился к тому, что самый характер изменчивости, замечаемый в природе, не дает нам права приравнивать виды к разновидностям.

3.5. Причины наблюдаемой изменчивости у домашних организмов

3.5.1. Введение

Анализируя причины наблюдаемой изменчивости у домашних организмов, Данилевский проиллюстрировал на примерах, что результаты в получении новых пород и сортов в большинстве случаев обязаны не искусственному отбору, а другим приемам. Тем самым, показывая несостоятельность утверждения Ч. Дарвина об искусственном отборе, как основной причине изменений.

Согласно Дарвину отбор является, если и не исключительным, то главным фактором в возникновении различия форм и качеств у домашних животных и растений. Н.Я. Данилевский же полагал, что главными условиями, производящими более или менее значительные изменения в животных и растениях являются: непосредственное влияние среды, гибридизация, индивидуальные изменения, не накопленные отбором, уродства и болезни, а также крупные внезапные изменения. Причём, все эти условия действуют или совсем независимо от отбора, или при сравнительно незначительном его участии.

3.5.2. Влияние внешних условий

Примером возникающих изменений при воздействии внешних условий у животных служит появление курдюков у овец. Основная причина появления которых — степной климат и солонцеватые пастбища. Подтверждением этому служит исчезновением курдюков при изменении условий.

Как пример сильного влияния внешних условий Н.Я. Данилевский называл обыкновенных карасей, так меняющихся в прудах и других небольших водоемах, что их можно принять за другой вид.

Различные методы обработки культивируемых растений также следует отнести к числу влияния внешних условий. Изменение сочности, размеров и других свойств возделываемых растений часто достигается независимо от отбора или в соединении с ним. Известно, что сорта крыжовника, ягоды которых удостаиваются призов на выставках, выращиваются на специально удобренных почвах, кроме того, создаётся особое притенение и разрежение кустов. Причём на этих кустах оставляют всего по 3 или 4 ягоды, удаляют большую часть молодых побегов. Существует и много других приёмов, известных и используемых садоводами. Естественно, что ягоды на таких кустах будут крупнее по сравнению с диким крыжовником просто как результат культуры, а не отбора.

Хотя и трудно определить степень непосредственного влияния внешних условий на изменения, происходящие у домашних животных и растений, влияние это, несомненно. И результатом этого влияния бывает образование новых пород без содействия отбора.

3.5.3. Гибридизация

Интересны приводимые Данилевским примеры о происхождении разновидностей земляники, клематиса и других растений путем гибридизации.

Если Ч. Дарвин объяснял возникновение разных сортов земляники главным образом искусственным отбором, то Н.Я. Данилевский на основании известных в литературе описаний получения гибридов ананасной земляники в Англии и Голландии, пришел к заключению, что культура земляники обязана своими успехами главным образом гибридизации и введению некоторых видов и природных разновидностей.

Тоже можно сказать о роде клематис, замечательные сорта которого получены в результате гибридизации диких европейских, японских и китайских видов.

Для получения новых сортов у многих цветковых растений гибридизация играла важную роль, например, у пеларгоний, анютиных глазок и многих других. Без сомнения нельзя отрицать важную роль гибридизации и при получении различных сортов тыкв, слив, вишен и т.п.

Трудно говорить о доли скрещивания в породах таких животных, как собаки и козы, поскольку они потомки разных видов. Но можно с уверенностью констатировать, что роль эта в данном случае должна быть велика. И один отбор, безусловно, не был бы таким успешным в полученных различиях этих животных.

На обширном материале Данилевским показано, что полученные сорта груш нельзя объяснить искусственным отбором.

Из истории происхождения многих лучших сортов груш и практики садоводов известно, что сорта груш не передают своих свойств потомству. Уже из-за одного этого отбор среди них невозможен.

Для подтверждения этого Н.Я. Данилевский приводил высказывание одного из известнейших своего времени ботаников Европы Декена: «Не забудем, что каждая из разновидностей наших груш составляет индивидуальность, которую природа более не воспроизводит, и которую мы можем сохранить только посредством прививки. Итак, наши опыты противоречат фактам, цитированным Дарвином, который принимает, что некоторые разновидности груш воспроизводятся тождественными от семян».³²

3.5.4. Уродства

С возникновением уродств (всякого рода ненормальных образований) Данилевский связывал появление некоторых сортов растений и пород животных.

В качестве примера им была выбрана капуста. Среди сортов этого растения выделяют листовую капусту, кочанную, цветную, кольраби и брюкву. Любую из перечисленных форм можно рассматривать, как уродства какого-либо органа. Например, цветоножек у цветной капусты, у кочанной — укорочение междоузлий и т. п. Н.Я. Данилевский предполагал, что уродства, достаточно выраженные, спонтанно появились у дикой или огородной формы капусты. А в дальнейшем отбором всё это улучшалось и доводилось до совершенства современных форм.

3.5.5. Крупные внезапные изменения

Не последнюю роль в возникновении сортов и пород играли и крупные внезапные изменения.

Относящиеся к этой рубрике факты похожи на индивидуальные изменения, не суммированные отбором. Правда, Н.Я. Данилевский обращал внимание на существенное отличие их, состоящее в том, что они практически достигают видового предела, или, во всяком случае, не уступают всему тому, на что Ч. Дарвин указывал в отношении кур и голубей. Другое и ещё более важное различие состоит в том, что крупные самопроизвольные изменения, в большинстве случаев, имеют замечательную степень устойчивости и передаются из рода в род семенами с большим постоянством, а не остаются индивидуальными, как это наблюдается при подобных изменениях сортов груш.

Выше сказанное Данилевский пояснял на примере горизонтального и пирамидального кипарисов, как представителей древесных пород, подвергшихся таким изменениям. Некоторые ботаники считают эти декоративные деревья даже самостоятельными видами. Обе формы встречаются в диком состоянии, хотя горизонтальная форма и несколько чаще. Известно, что при посеве семян горизонтального кипариса никогда не вырастают пирамидальные (в Крыму их высевают десятками тысяч), тогда как в посеве пирамидальных семян бывает и несколько горизонтальных кипарисов. На этом основании можно заключить, что горизонтальная форма является типичной, а пирамидальная представляет собой отклонение, возникшее от горизонтальной формы. Видимо, в природе пирамидальная форма изредка возникала. И люди, обратив внимание на эту поразительную форму, стали возделывать преимущественно её. Если бы дело шло постепенно, замечал Н.Я. Данилевский, то в лесах было бы множество переходных форм, но сведений о них неизвестно.

Все сказанное о кипарисе повторяется, только ещё более резко у другого хвойного дерева — восточной туе, или биоте (Biota orientalis). В данном случае известно даже происхождение разновидностей туи. Туя обыкновенная, дала несколько замечательных разновидностей в культуре (тую или биоту золотистую, тую или биоту нитчатую или плакучую), которые сильно отличаются по внешнему виду друг от друга и от туи обыкновенной, из семян которой и произошли, что документально зафиксировано. Доподлинно известно также, что эти разновидности произошли сразу непосредственно из семян обыкновенной биоты. Как видно искусственный отбор в этих случаях ботаниками не применялся.

Из растений Н.Я. Данилевский ещё называл однолистную землянику, Fragaria monophylla, полученную из семян лесной земляники. Т. е., крупное отклонение произошло непосредственно от дикого вида, совсем не измененного культурой.

О том, что у животных тоже встречаются такие резкие и сильные отклонения от основного типа, писал и сам Ч. Дарвин: «Не подлежит сомнению, что анконские и мошанские овцы, а по всей вероятности и ниатский скот, такса, моська, легавая собака, некоторые куры, коротколицые турманы, утка с крючковатым клювом и множество разновидностей растений, возникли в том же виде, в каком мы их теперь видим».³³ Тем самым противореча своему утверждению о том, «где нет отбора, там нигде и никогда не образуются различные породы».³⁴

Итак, по данным истории о происхождении земляники и плакучей туи, следует, что постоянные и характерные разновидности, вне всякого сомнения, происходят без тени отбора, и более того, в природе, что указывает на относительную роль искусственного отбора, как накопляющего мелкие изменения фактора.

В появлении изменений у голубей по Данилевскому ответственны преимущественно уродства, болезни, крупные внезапные изменения, гибридизация и отчасти влияние внешних условий. «Отбор главным образом сохранял, а если и помогал усилению изменений, то, как второстепенный деятель, уступающий в силе и значении главным первостепенным факторам».³⁵ А ведь голуби, по мнению Ч. Дарвина, это те животные, на которых наиболее ярко проявилось могущество искусственного отбора.

Аналогичное заключение сделал Данилевский и относительно пород кур, приведя существующие факты, доказывающие, что изменения у них возникли не в результате отбора, а благодаря произвольным внезапным изменениям, а также гибридизации.

Таким образом, согласно Н.Я. Данилевскому значение искусственного отбора в происхождении существенных изменений домашних растений и животных было сильно преувеличено Дарвином. «Ни в одном случае не удалось ему показать происхождения путём подбора, т. е. накоплением мелких едва заметных отклонений, в длинном последовательном ряду поколений, действительно отличной породы не в практическом, а в морфологическом значении этого слова».³⁶ И какова бы ни была ступень, к которой можно отнести все изменения домашних организмов, они не могут быть приписаны исключительно искусственному отбору, его роль имела лишь второстепенное значение.

3.6. К вопросу о борьбе за существование

3.6.1. Введение

Безусловный интерес представляют рассуждения Н.Я. Данилевского о борьбе за существование, составляющей по гипотезе Дарвина, основной элемент истории развития органического мира.

Однако согласно Данилевскому, несмотря на существующую борьбу, а также на стремление каждого вида размножаться в геометрической прогрессии, эта борьба из-за отсутствия определённых свойств не выполняет в действительности приписываемую ей Ч. Дарвином роль.

Каких же свойств не хватает борьбе за существование, чтобы она могла выполнять роль отбора?

Во-первых, крайней напряженности.

3.6.2. Отсутствие крайней напряженности борьбы

По Ч. Дарвину борьба за существование в природе выполняет ту же роль, что и человек при искусственном отборе, при условии ее крайней напряженности. Необходимая напряженность борьбы за существование достигается в результате геометрической прогрессии размножения организмов.

Но доказательность арифметических выводов на основании размножения организмов в геометрической прогрессии относительна. Можно только предполагать, что геометрическая прогрессия размножения организмов обязательно приводит к интенсивной борьбе между ними. При этом необходимо учитывать различные обстоятельства, противодействующие этой борьбе.

Факты свидетельствуют, что органические формы не достигают плотности населения, необходимой для возникновения интенсивной борьбы. Причём, такая картина наблюдается, как в отношениях между видами, так и внутри вида.

В «Дарвинизме» Данилевским приведено большое количество примеров, подтверждающих это положение. В частности — жизнь перелетных птиц, численность которых, как показывают наблюдения, не достигает того предела, который определяется запасом пищи. Причины этому могут быть самые разные: уничтожение хищниками, гибель при перелетах.

Эти обстоятельства и предотвращают борьбу. В самом деле, если при перелёте многие птицы погибают от истощения, или по каким-либо другим причинам, то, несмотря на большое число выведенных ими птенцов, численность вида становится значительно меньше той, которая допускается кормовыми средствами. На возможное возражение о том, что сам перелёт может способствовать борьбе, поскольку лучшие летуны будут переживать худших, и в результате образуется порода или вид птиц превосходно летающих и без потерь достигающих цели, Н.Я. Данилевский замечал, что с одной стороны, на это потребуется по Ч. Дарвину много времени. Поэтому пока этого не случится, и птицы при перелёте будут гибнуть, корма будет хватать всем. С другой стороны, если образуется новая порода летунов, тогда перелёт уже нельзя будет считать причиной, ограничивающей численность этих птиц. Значит, опять придётся искать другие причины, например, уничтожение их хищными животными. Хотя в некоторых случаях и это не применимо. Например, аисты вьют гнёзда обычно в трудно доступных местах, куда хищным млекопитающим практически невозможно добраться. Питаются эти птицы кормом, который есть в изобилии во всех странах. Уход за птенцами у них самый тщательный и нежный. А так как аисты хорошие летуны, то если и гибнут при перелёте, то в незначительном количестве. И при всем этом численность их относительно постоянна, поэтому нет даже повода для борьбы за существование, не по одной из перечисленных причин, не то, что необходимости.

Замечание об аистах вполне относится и к крупным млекопитающим: слонам, носорогам и т.п., про которых и сам Ч. Дарвин писал, что они находятся в безопасности от нападения хищников, но число их при этом, очевидно, не достигает того предела, который мог бы быть определён количеством пищи. Также и большие акулы могли бы быть многочисленнее и по пространству, в котором они обитают, и по запасу корма, и по безопасности от нападения сильнейших врагов.

Чем же можно объяснить, что все перечисленные и им подобные виды удерживаются приблизительно на одном и том же уровне численности, и, конечно, много ниже того предела, за которым могла бы уже начаться борьба за существование. Видимо, в данном случае, мы очередной раз сталкиваемся с проблемами чисто мировоззренческого плана и необходимостью признания, что мир основан на разумных основаниях.
Исходя из известных фактов, Н.Я. Данилевский сделал вывод, что крайне напряжённая борьба за существование, как неизбежный результат возрастания в геометрической прогрессии численности каждого вида, представляет собой лишь теоретическое требование. В действительности же осуществление его никогда не бывает повсеместным и носит временный характер. Всегда, то для одних существ, то для других открываются обширные пробелы, так сказать пустоты, которые разные животные и растения могут наполнить в течение долгого времени, без всякой борьбы за существование. Если организм и находится на пути к напряжённой борьбе из-за ограниченного места и пищи, то разные условия приводят к тому, что борьбы этой не происходит, или она происходит в определённый промежуток времени в ограниченной местности. Безусловно, то в одно, то в другое время, то у одних, то у других существ, борьба происходит, но всеобщей и непрерывной войны нет. Наблюдаются только частные временные и местные войны, прерывающиеся частыми промежутками мира. В подтверждении правильности высказываний Н.Я. Данилевского по этому вопросу, можно заметить, что с возникновением в 30-х гг. XX столетия этологии, науки занимающейся основами поведения животных, показано, что в основе их поведения лежит стремление к взаимопомощи, а не борьба.

3.6.3. Отсутствие непрерывности в напряженности борьбы

Вторым свойством, не достающим борьбе за существование, является отсутствие непрерывности в напряженности борьбы.

Ч. Дарвин во многих местах своего сочинения прямо отрицал необходимость непрерывности крайне напряжённой борьбы. Но ведь при отсутствии непрерывности борьбы, отбор становится маловероятным. Более того, как показал Н.Я. Данилевский, при отсутствии этого условия естественный отбор просто невозможен. Поскольку при отсутствии борьбы, которая может прекратиться по разным причинам (засуха, эпидемии и т.п.), возникающий признак перестаёт приносить «преимущественную пользу» (в силу уменьшения численности). Из выгодного и полезного признака для животного он станет безразличным, а, следовательно, и перестанет сохраняться и фиксироваться. А выжившие после кризиса (наводнения, землетрясения и т.п.) животные, у которых признак только начал образовываться начнут скрещиваться с неизменёнными животными. И только через большой промежуток времени, когда животные так сильно размножатся, что им опять будет тесно, возобновится борьба за существование. Тогда опять будет какая-то выгода на стороне тех, у кого появится отличительный признак. И это притом, что появление его по Ч. Дарвину дело случая. Да и стихийные бедствия периодически повторяются, тем самым всё прерывая, в том числе и начинающуюся борьбу за существование в каком-либо направлении.

Такие перерывы в напряжённости борьбы довольно часты у пресноводных животных и обитателей морей и океанов. Хотя относительно высокая производительность этих животных, должна бы приводить к самой напряжённой и непрерывной борьбе. Но в силу определённых причин (выброс икры на берег из-за сильных волнений, высыхание лиманов, куда мечет икру большая часть рыб и т. п.), увеличение численности многих пород не значительно, а часто и совсем не отмечается. Из-за подобных природных явлений наблюдается чередование уменьшения и увеличения количества рыбы. Подобная картина наблюдается и в открытых морях и океанах.

3.6.4. Изменчивость в направлении характера борьбы

Третья причина по Н.Я. Данилевскому, делающая отбор в результате борьбы за существование невозможным — это изменчивость в направлении характера борьбы.

Как уже упоминалось, согласно Ч. Дарвину условия внешней среды «заставляют» любой организм адаптироваться. Причем, приспособление это идёт главным образом через отбор, при этом среда играет лишь незначительную роль. Численность любого вида определяется его способностью к размножению, различными причинами смертности, и только в редких случаях естественной смертью, а также количеством пищи, разными болезнями (эпидемии, паразитические и др.), преследующими его врагами, климатическими изменениями, которые могут уничтожить его приплод или взрослых особей. И достаточно одной из перечисленных причин, чтобы численность особей не превосходила известного предела, что и наблюдается в природе. Рассматривая на конкретных примерах возможные поводы к борьбе и их действительные последствия, Н.Я. Данилевский показал, что в целом численность популяций остаётся в неизменном состоянии.

По высказываниям Ч. Дарвина, для появления сколько-нибудь заметного отличия между видами, нужно десять тысяч поколений, а значит, почти столько же тысяч лет. Изменения же в характере и направлении борьбы происходят иногда через несколько лет и только в исключительных случаях могут длиться сотню, или даже полсотни лет. Следовательно, и этого результата получиться не может.

Поэтому требуемая Ч. Дарвином необходимая продолжительность борьбы в одном и том же направлении, и достаточной напряжённости условие мало вероятное, несоответствующее естественному ходу вещей.

Таким образом, многообразие условий борьбы за существование, перерывы её напряжённости стихийными бедствиями, перемены в направлении и др. не позволяет приписывать ей свойств отбора. Более того, Н.Я. Данилевский считал, что борьба за существование является скорее условием, сохраняющим, чем изменяющим, консервативным, чем прогрессивным. Чтобы доказать это утверждение Н.Я. Данилевский проанализировал пример, приводимый Ч. Дарвином об изменениях у Порто-Сантских кроликов. Кролики эти произошли от оставленной на острове Порто-Санто, около Мадеры, самки с её детенышами, видимо обычной прирученной породы, в 1418 или 1419г. Они там так размножились, что из-за причиняемого ими вреда, местные жители вынуждены были покинуть эти места. Впрочем, впоследствии негры опять заселили этот остров, несмотря на кроликов. Прожив на свободе 450 лет, Порто-Сантские кролики стали объектом исследования Ч. Дарвина, обнаружившим, что, во-первых, у них изменился цвет шерсти. Изменение это, очевидно, было последствием непосредственного влияния местных условий, так как кролики, привезённые в Англию, возвратились к своему естественному цвету приблизительно через 4 года. Понятно, что подобное изменение окраса ничего общего ни с отбором, ни с производящей его борьбой за существование не имело. Во-вторых, Ч. Дарвин обратил внимание на уменьшение роста обследованных кроликов, в среднем в отношении 100:85. Доподлинно известно, что кроликов на острове никто не преследовал. С ними, как объяснял Н.Я. Данилевский, произошло тоже, что происходит и с карасями в прудах, где их периодически не вылавливают, и где нет питающихся ими хищных рыб.³⁷ В-третьих, Ч. Дарвин отметил у исследуемых кроликов уменьшение длины черепа в несколько меньшей пропорции, чем длина тела. По замечанию Данилевского это так и должно быть. У молодых и меньших ростом животных того же вида голова всегда бывает относительно больше и потому это особой черты в изменчивости не составляет. И, наконец, вместимость черепа уменьшилась в ещё меньшей пропорции, чем длина черепа. Этого и следовало ожидать, комментировал этот факт Н.Я. Данилевский, потому что животное в диком состоянии должно было использовать деятельность мозга в большей степени.

Итак, кролики, одичавшие в Порто-Санто, жили вне условий внешней борьбы за существование, не преследовались никакими врагами. Но именно в результате этого жизненная гармония их с условиями среды, по отношению к самому важному условию органической жизни, питанию, была нарушена. Согласно учению Ч. Дарвина они должны были вступить в самую напряженную внутривидовую борьбу. Но следствием этого было лишь уменьшение роста. Никаких существенных изменений в их строении не произошло. Никаких разновидностей, победа которых в этой борьбе была бы сколько-нибудь обеспечена, найдено не было. Можно, конечно, возразить, что четыре с половиной столетия очень малый промежуток времени, с этим Н.Я. Данилевский и не спорил. Его целью была только показать, что разносторонняя борьба, происходящая на больших пространствах моря или суши, самим этим разнообразием борющихся элементов производит то, что ни один из них не приобретает перевеса на долгое время, и, следовательно, не может обусловливать собой процесса приспосабливания к нему организмов. Напряжённость борьбы прерывается или получает другое направление, что в свою очередь сохраняет существующие формы, не позволяя образовываться выраженной разновидности.

Таким образом, с одной стороны борьба за существование является скорее консервативным, чем прогрессивным деятелем, а с другой борьбе за существование не хватает таких свойств, как крайняя интенсивность, непрерывность напряжения и однонаправленность в течение очень долгого времени, чтобы в действительности выполнять приписываемую ей Ч. Дарвином роль.

4. О невозможности естественного отбора по внутренней и существенной несостоятельности этого начала

4.1. Введение

Центральным понятием дарвинизма является “естественный отбор” — процесс выживания и воспроизведения наиболее приспособленных к условиям среды организмов.

По логике учения Ч. Дарвина при появлении нового полезного признака, изменённый организм обычно побеждает предшествующую ему форму. Если появляющийся признак безразличен, то по идее Дарвина обе формы должны оставаться, равно как и промежуточные формы. Однако в действительности ничего подобного не наблюдается.

По Дарвину процесс образования новых видов из ранее существовавших является длительным и постепенным, происходящим благодаря накоплению мелких выгодных организму изменений. Можно ли считать возникающие изменения, в их зачаточном состоянии, полезными организму? Ведь согласно Дарвину они всегда возникают в таком виде.

4.2. Характер возникающих изменений

Анализируя характер возникающих изменений, Н.Я. Данилевский в первую очередь обращал внимание на изначальную вредность многих вновь появляющихся признаков. Почему появляющееся изменение, безусловно, полезное при его дальнейшем полном развитии, будет вредным на первых этапах? Каждый организм приспособлен к жизни в господствующих в это время условиях. Поэтому появление любого нового признака у животного или растения, нарушает приспособление их к среде обитания и образу жизни. Например, если лесное животное, проводящее всю жизнь на деревьях, подобно обезьянам, должно перейти, к роющему образу жизни, или жить только на земле, то полезное свойство их лап при лазании по деревьям, должно постепенно пропадать, чтобы лапы могли легко рыть землю или ловко ступать и быстро передвигаться по ровной поверхности. Этот переходный для организма период, когда он ещё не стал хорошим землекопом или бегуном, но при этом уже хуже лазает по деревьям, для него будет явно вреден, так как перевес в борьбе за существование будет на стороне основной формы, оставшейся без изменений. По Ч. Дарвину отбор удерживает и накапливает только то, что полезно для самого существа, а не для кого-либо другого. А ведь этим другим в рассматриваемой ситуации, отмечал Н.Я. Данилевский, без сомнения следует признать потомков, которые от него произойдут в более или менее отдалённом будущем. А значит такие случаи, следуя логики Дарвина, невозможны. «Естественный подбор, — писал Ч. Дарвин во втором американском издании «Происхождения видов», — никоим образом не может произвести какое-нибудь изменение исключительно для блага другого вида… Если бы было доказано, что какая-либо часть строения какого-либо одного вида была устроена для блага другого вида — это уничтожило бы мою теорию, потому что такая часть не могла бы быть произведена естественным отбором».³⁸ Таких невозможных по теории случаев бесчисленное множество. В противном случае, как могло возникнуть столько органических форм, если не в результате переходов от одного приспособления к другому, спрашивал Н.Я. Данилевский. Далее он замечал, что единственным “прибежищем” для теории Ч. Дарвина могли бы быть так называемые синтетические формы, общий характер строения которых, не был бы приспособлен к какой-либо определённой группе внешних влияний.

С другой стороны, рассматриваемые признаки при их зарождении если не всегда вредны, то всегда бывают бесполезными.

К примеру, при сознательном отборе человек отмечает малозаметные интересующие его признаки. Сам по себе возникающий признак никакого значения в глазах селекционера не имеет, если не подразумевать его последующее усиление. Понятно, что при искусственном отборе полезные для человека изменения должны быть выражены гораздо сильнее, чтобы быть замеченными и сохранёнными. Безусловно, при естественном отборе выраженность появляющихся признаков должна быть уже такой, чтобы от них была непосредственная и значительная польза организмам. Кстати, один этот факт уже говорит о существенном различие между естественным и искусственным отборами. При искусственном отборе учитывается возможная польза различий в будущем при их накоплении. Значение же возникающих различий в строении или свойствах организмов при естественном отборе должно определяться только пользой при их возникновении.

И, наконец, Н.Я. Данилевский отмечал малочисленность начинающих изменяться особей. Даже если возникающие индивидуальные изменения и будут безвредны или даже в некоторой степени полезны, значение их будет крайне мало из-за небольшого числа особей, у которых возникли эти изменения. Ведь для передачи своих признаков следующим поколениям, изменившаяся особь должна найти и соответствующего партнёра.

По замечанию Н.Я. Данилевского, Ч. Дарвин как бы упускал из виду, что в борьбе за существование победу решает не одно превосходство организма, но и превосходство численности. Теоретически конечно, несмотря на малочисленность изменённых особей, победа их возможна. Но для этого необходимо, чтобы скорость уменьшения численности, предназначенной к гибели формы, была значительно больше, чем у выгодно изменяющихся организмов. Тогда через довольно продолжительный срок, в случае одинаковой скорости размножения обеих форм, выгодно изменённые особи переживут неизменённых. Но условие это не реально.

4.3. Анализ возникающих изменений

Н.Я. Данилевский обращал внимание на то, что бывают такие случаи, когда появление очень слабо изменённого признака, достигающего своего полного проявления только в результате постепенного накопления, не только бесполезно или вредно, а просто невозможно. Пример такого случая описан К. Бэром. Известно, что конечности у высших классов позвоночных животных, за исключением рыб, представляют собой систему сочленённых друг с другом четырех рычагов (задние и передние конечности). В задних и передних конечностях эти рычаги направлены в противоположные стороны: таз — назад, плечевой пояс — вперёд; бедро — вперёд, плечевая кость — назад; голень назад, локтевая часть — вперёд. Но при этом ступня и рука (лапа и вообще заменяющая её часть) — обе вперёд. В соответствии с этим обращены и их сочленения: таза с бедром — назад, лопатки с плечевой частью — вперёд, бёдра с голенью (колено) — вперед, плечевой части с локтевой (локоть) — назад. И естественно углы сочленений голени со ступней, и локтевой части с рукой оба обращены назад. Такое сочленение отмечается у всех бегающих, ходящих, лазящих, плавающих и даже летающих (летучие мыши) животных. А у птиц и последние рычаги крыла, соответствующие руке, обращены назад, а угол сочленения его — вперёд, в соответствие симметричной схеме. «Как могло рядом постепенных изменений, измениться направление рычага и угла сочленения его. Очевидно, что для этого сочленение должно бы перейти через нейтральную мёртвую точку, т.е. не сгибаться ни назад, ни вперёд, и во всё это время конечность должна бы оставаться бесполезным и даже вредным органом».³⁹

Нельзя забывать, что любой живой организм представляет собой систему, а это значит, что любое изменения какого-нибудь органа нарушает целостность этой системы. Возникающее изменение может быть полезно только в том случае, если одновременно появляются, пусть самые мелкие, соответствующие изменения и в других частях. Взять, к примеру, органы пищеварения. Предположим, что появление различий начнётся с изменения зубов. Но, если не произойдет изменения в определённом направлении в сочленении нижней челюсти, то, как бы выгодно не изменились зубы, это изменение будет только вредно животному. Дело в том, что у хищных животных это сочленение устроено таким образом, что нижняя челюсть не может двигаться вперёд и назад, а только сверху вниз и чуть справа налево. А у грызунов челюсть может свободно двигаться спереди назад и наоборот (этим направлением движения и обусловливается подтачивание предметов, которыми они питаются), но слабо сверху вниз и в стороны. У травоядных животных основное движение челюсти при жевании направлено из стороны в сторону, что способствует перетиранию пищи. Следовательно, с изменением формы зубов должно одновременно происходить и изменение в характере сочленений нижней челюсти. Более того, для каждого типа сочленения должны быть усилены определённые мускулы, ведь движение челюстей производится разными мышцами, из которых одни двигают челюсть вверх и вниз, другие вправо и влево. В противном случае изменение опять окажется не только бесполезным, но и вредным. Смена состава пищи, обязательно должна вести к изменению состава слюны, что в свою очередь определяется изменением строения слюнных желёз. Также по идее должно измениться строение и других отделов пищеварительной системы. С изменением типа пищи, конечно, должно быть и изменение в строении конечностей и органов чувств. «Признать одновременность этих изменений препятствует необходимая для этого определённая изменчивость, при которой теория теряет всякий смысл и значение; ибо то, что она собственно желает собой объяснить — внутренняя и внешняя целесообразность — будет уже заключаться, как нечто данное, в самом процессе, долженствующем служить для объяснения, и при том, не по какой-либо необходимости, вытекающей из теории, а будет, так сказать, вложена в него совершенно произвольно. Если же принять, что всё это совершается посредством соотносительной изменчивости,⁴⁰ то и это будет равнозначительно совершенному упразднению Дарвинова учения о подборе и признанию соотношения органов Кювье или целестремительного развития Бэра, составляющими прямую противоположность с основным принципом Дарвинизма — со смыслом всей теории, для того именно и предложенной, чтобы устранить все подобные начала, предполагающие цели, постановляющие Верховный Разум».⁴¹

5. Невозможность естественного отбора по противоречию между органическим миром, каким он вытекает из этого начала и миром действительным

5.1. Введение

Предположив возможность происхождения живых существ в результате естественного отбора, естественно возникает вопрос, все ли органы и черты строения организмов действительно полезны? Ведь естественный отбор сохраняет только полезные возникающие индивидуальные различия. Надо заметить, что в данном случае под отсутствием пользы Н.Я. Данилевский подразумевал не вредность и даже не полную бесполезность каких-нибудь органов, признаков и черт организации, а полное безразличие для организма того или другого расположения или вообще свойства органов или черт строения. При этом орган сам по себе не только полезен, но и необходим для животного или растения. Такие безразличные по своему строению, форме, числу, величине и расположению органы особенно характерны для царства растений, хотя встречаются они и у животных. Это и понятно, ведь отношения растений с внешним миром значительно проще, чем у животных. В отличие от растений, у большинства животных питание, размножение, защита от врагов изначально не обеспечены, как у растений. Так, для питания растениям достаточно чтобы в непосредственной близости было определённое количество тепла, света, воздуха влаги и неорганических веществ. Животные же и при изобилии питательных веществ могут погибнуть от голода, если не смогут добыть тот материал, к которому они специально приспособлены. Шпанская муха, например, погибнет среди массы деревьев, если среди них не будет ясеня, сирени или жимолости, листьями которых она только и может питаться, а жизнь филлоксеры зависит от винограда. Большинству животных необходимы особые условия защиты от влияния неорганического и органического мира. Всё это и является причиной того, что у животных набор специальных “прилаживаний и приноравливаний” многочисленнее, чем у растений, поэтому органы с безразличными свойствами у животных и встречаются реже.

Как раз эти так называемые безразличные признаки и являются согласно Н.Я. Данилевскому одним из доказательств несостоятельности понятия естественного отбора.

5.2. Примеры безразличных признаков у растений

Как один из примеров безразличного строения органов у растений Н.Я. Данилевский называл форму листьев. Известно, что листья выполняют несколько функций — дыхание, осуществление газообмена, питание растения в результате процесса фотосинтеза, при котором из неорганических веществ образуются необходимые растению органические. Н.Я. Данилевский обращал внимание, что для нормального протекания всех перечисленных процессов, совершенно безразлично какой формы будет лист: круглый ли, как у осины, овальный ли, как у вишни, или линейной формы, как у ржи и пшеницы; имеет ли он цельные края, или по-разному зазубренные и рассечённые, как, например, у клёна; простой или сложный. В конечном итоге важно, чтобы сумма поверхности всех листьев была достаточной для успешного выполнения перечисленных процессов. А как это достигается — увеличением числа листьев, увеличением их поверхности, увеличением числа устьиц совершенно безразлично. Конечно, можно предположить, что при всех прочих равных обстоятельств, в одних случаях круглая форма листа была бы более выгодной, поскольку в этом случае наибольшая поверхность достигается при наименьшем количестве материала. А в других случаях, где требуется меньшее испарение предпочтительней линейная форма листа. Но в природе эти формы не являются господствующими, и не составляют тот предел, которого растение в разных обстоятельствах достигло в результате постепенного усовершенствования. Наоборот, при одинаковых условиях влажности почвы и воздуха встречаются листья разных форм. В одной и той же местности растут широколистые и узколистые ивы. Да и число листьев так неопределенно, что трудно приписать какое бы то ни было особое значение их форме.

Ещё более безразлично расположение листьев. В самом деле, физиологические процессы, протекающие в листьях, будут одинаково происходить как при очередном или мутовчатом их расположении, так и при любом другом. Трудно предположить, какую выгоду в борьбе за существование доставляют обнаруженное определённое спиральное расположение листьев при попеременном их расположении, в каких именно условиях одна спираль полезнее другой, а также другие особенности расположения листьев, характерные для каждого вида. Н.Я. Данилевский считал, что в данном случае прослеживается нечто независимое от полезности или выгодности, нечто из другого порядка вещей — чисто морфологическое явление, не обусловленное никакой приспособленностью к внешним условиям, какое бы широкое значение не придавали этому термину.

Такую же, собственно, независимость от всякой адаптации представляет собой и расположение цветков в соцветии. В чем заключается непосредственная польза для растения, если у него цветки собраны в соцветие зонтик, кисть, метёлку, или какое-нибудь другое? Не прослеживается зависимости господства растений с каким-либо типом соцветий и от условий их существования. Поэтому нет никаких оснований считать, что `то или иное соцветие при каких-то условиях доставляет победу в борьбе за жизнь. Нет необходимости рассматривать безразличие числовых отношений частей цветка, сросшиеся или нет тычинки, особенности строения столбиков у пестиков и т.п. признаки. Не разрешимую задачу представляет собой и объяснение разных форм зародышей и многих других свойств организмов в растительном царстве.

Примером безразличного свойства организмов является их окраска. Дарвином собрано много интересных фактов, показывающих значение окраски для растений, как способа привлекать к себе насекомых, благодаря которым происходит их опыление. “Мы вправе заключить, что если бы на поверхности земли не существовало насекомых, то наши растения не были бы усыпаны прекрасными цветами, а производили бы только такие жалкие цветы, какие мы видим на сосне, дубе, лещине, ясене или на наших злаках, шпинате, щавеле и крапиве, которые все оплодотворяются при содействии ветра”.⁴² Из этого, писал Н.Я. Данилевский, следует, что у ветроопыляемых растений, т.е. не нуждающихся в помощи насекомых, не должно быть красивых цветков, и наоборот, все растения, посещаемые насекомыми должны иметь красивые цветы.

Однако, факты говорят о другом. Как известно, у хурмы (Diospyros Lolus) такие же невзрачные цветы, как у дуба, крапивы, злаков и других. Но, несмотря на неказистость цветов хурмы и то, что их трудно отличить от листьев (они зелёного цвета) это дерево опыляется насекомыми. Конечно злаки ветроопыляемые растения, но и они в изобилии посещаются во время цветения разными насекомыми, но при этом не имеют красивых цветков. Тоже можно сказать и о разных видах ив, также часто посещаемых пчёлами. Более того, все эти растения при цветении не имеют запаха, а такие красивые цветы, как магнолии, камелии и многие подобные им, опыляются ветром.

Если бы внешний вид цветов формировался путем постепенного приспособления индивидуальных изменений в цветах к привлечению насекомых, получая при этом всё больше шансов к победе в борьбе за существование, отмечал Н.Я. Данилевский, то подобная связь, пусть в общих чертах, но была бы заметна. Поэтому цветы, часто посещаемые насекомыми, должны бы отличаться красотой. Однако многочисленные примеры цветов (злаки, ивы, хурма и др.) не подтверждают этого. Мало того, далеко не все растения с красивыми, крупными, яркими цветами посещаются насекомыми (подснежники (Galanthus), некоторые шафраны (Crocus reticulatus), геллеборы (Helleborus niger), кизил (Cornus mascula) и т.п. Часто крупные и яркие цветки, способные привлекать своим видом насекомых, по своему строению совсем не нуждаются в их содействии для оплодотворения, например, пионы семейства лютиковых.

У растений, семена которых обычно не созревают и поэтому они размножаются вегетативным способом, менее всего можно ждать ярких и красивых цветов, привлекающих насекомых. Но такое распространенное растение, как чистяк (Ficaria ranunculoides), размножающееся маленькими клубнями, имеет крупный блестящий золотого цвета цветок. И подобные примеры в природе не единичны. Практически все двудомные растения, которым необходимо участие насекомых для оплодотворения, не имеют красивых и ярких цветков. Среди таких растений можно назвать ивы, тополи, фисташки, можжевельники, многие пальмы, облепихи. А также такие низкорослые двудомные травы и кустарники, как омела, шпинат, хмель, конопля, обыкновенная крапива и многие другие. Всё это указывает на, что в действительности нет, предполагаемой Ч. Дарвином зависимости цвета и вообще внешнего вида цветов от посещения их насекомыми или оплодотворения растений ветром, или самим расположением тычинок относительно венчика, которое могло бы объяснить этой черты строения растений (морфологии цветка) путем отбора. Н.Я. Данилевский обращал внимание, что факт питания многих насекомых нектаром цветов, отыскивая который они тем самым способствуют опылению, не объясняется естественным отбором. Но даже и при допущении возможности естественного отбора, причины любых явлений внутренней и внешней целесообразности организмов надо искать в чем-нибудь другом, но никак не в совпадении случайных изменений.

5.3. Примеры безразличных признаков у животных

Дарвином собрано много интересных фактов, показывающих значение окраски всего тела или различных частей животных, как средства, помогающего животным скрываться от врагов, или подкрадываться к добыче.

Поэтому красота органического мира с его разнообразием, яркостью, гармоничностью сочетания красок объяснялась Ч. Дарвином и его последователями особой выгодой, получаемой организмами в борьбе за существование. Однако есть много примеров, где трудно объяснить окраску животных непосредственной выгодой в борьбе за существование. Это, естественно, наблюдал и сам Ч. Дарвин. Для объяснения подобных исключений, не поддававшихся могуществу простого естественного отбора, он прибегнул к новому началу — половому отбору. На этот счет Н.Я. Данилевский обращал внимание, что все такие примеры окраски, более или менее удовлетворительно объясняемые обоими видами отбора, являются не более как частными и, в сущности, редкими исключениями, и поэтому никак не могут претендовать на общее значение. Остановимся на некоторых таких случаях окраски в различных отделах органических существ, рассматриваемых Н.Я. Данилевским.

5.3.1. Окраска птиц и рыб

Не сумев объяснить окраску птиц обыкновенным отбором, Дарвин придумал для этого отбор особого свойства, назвав его половым. Согласно которому вкус самок определяет появление разных второстепенных половых особенностей у самцов, в том числе и блестящий цвет окраски многих из них. Не для кого не является секретом, что красота оперения у многих видов птиц характерна и самкам. Вот как объяснял это явление Ч. Дарвин: “Когда самки так же прекрасно окрашены, как и самцы, что не особенно редко встречается у птиц и бабочек, причина, по-видимому, лежит в том, что окраска, приобретённая путем полового отбора, была передана обоим полам, а не только одним самцам”.⁴³ Получается, что, самцы великолепно окрашены, а самки — нет, из-за того, что раз приобретённая окраска передаётся по наследству только самцам. А, когда оба пола окрашены, то наследственность передаётся обоим полам. При этом Ч. Дарвин даже не пытается объяснить, почему в одних случаях происходит по одному, а в других — по другому.

Также не состоятельно объяснение Ч. Дарвина окраски у рыб половым отбором. Н.Я. Данилевский отмечал, что непосредственные наблюдения показывают, что полового отбора у рыб, по крайней мере, в большинстве случаев не бывает. И вообще, по образу жизни рыб, по их низкому интеллектуальному уровню такой отбор (в настоящем смысле этого слова) трудно и предположить. В таком случае, раз нет полового отбора, то и нельзя объяснить окраску рыб её преимуществом, в борьбе за существование.

5.3.2. Трудность объяснения окраски и строения раковин моллюсков естественным отбором

У моллюсков (Acephala и Gasteropoda) обращает на себя окраска их раковин. Очевидно, окраска эта не является каким-либо необходимым свойством этих водных животных. Замечательно, что красивые цвета раковин, расположенные с такой гармонией и вкусом, находятся только на самой поверхности, а внутренность их массы однообразно белая. Можно было предположить, раз окраска наблюдается только на поверхности и, следовательно, произошла в результате отбора, то она должна оказывать какую-нибудь пользу животному изменением наружного вида поверхности раковины. Однако, окрашенный слой часто бывает не виден из-за покрывающей её эпидермы. В любом случае трудно представить какую приспособительную цель эта окраска могла бы иметь. О половом отборе здесь, конечно, и речи не может идти. Можно предположить, что эта окраска возникает в соответствии с каким-то морфологическим законом, но никак не приобретается путём отбора через преимущества, которые она доставляет в жизненной борьбе, писал об этом Н.Я. Данилевский.

У представителей класса моллюсков в строении раковин есть и другие безразличные черты строения в приспособительном плане. Так, большому разнообразию скульптурных украшений нельзя приписать даже роль органов защиты, они совершенно безразличны для животных, живущих в этих раковинах. Известно, что у витых раковин, как и у листьев растений, в расположении их спиралей, характерна определённая закономерность. Например, у аммонитов последовательные диаметры постепенно расширяющейся спирально завитой трубки и последовательные радиусы всей раковины, по мере увеличения числа завитков, возрастают в одинаковой постоянной прогрессии. Благодаря этому специалисты по известной формуле могут определять вид и возраст аммонитов. Есть виды, геометрия спирали которых, подчиняется другой формуле: у них последовательные радиусы всей раковины по мере возрастания не подчиняются показателю известной прогрессии. Так завиты раковины, например, у Ammonites Murchissonii и большей части брюхоногих (Gasteropoda). А бывает, что завиток меняет эти прогрессии два или три раза, начиная от ядрышка до последнего завитка. Такое явление характерно так называемым башенковым раковинам, у которых различные формы конических раковин не какие-нибудь случайные, а строго закономерные. Такие правильные формы спиралей раковин никак не объяснить понятием естественный отбор. Вряд ли можно сомневаться в безразличии для аммонитов тех сложных, разнообразных и всегда постоянных рисунков, которые были на поверхности этих ископаемых организмов.

Ось спирали витой раковины у каждого вида строго находится либо по правую руку, либо по левую. Спрашивается, какое это имеет значение для жизни животного, живущего в ней, и как это могло бы повредить ему или доставить преимущества в борьбе за существование? А между тем, почти у всех раковин завитки спирали направлены влево, а в роде Clausilia и у вида Cerithium perversum она закручивается вправо. Хотя, по логике, казалось бы, что число тех и других в каждом виде должно быть приблизительно одинаковым, как нечто совершенно безразличное. К этому можно добавить, что также трудно объяснить какой-либо пользой право- и левовращающие изомеры многих органических молекул, данные о строении которых, получены молекулярными биологами и биохимиками в 20-м столетии.

5.3.3. Защитная окраска насекомых, мимикрия

Ч. Дарвин и особенно его последователи любят останавливаться на явлениях, так называемой защитной окраски животных, особенно насекомых. Действительно, подобных примеров можно найти не мало — это и зелёные гусеницы, живущие на листьях и траве и питающиеся ими, и гусеницы некоторых ночных бабочек, похожие по цвету и форме на сучки. Но наряду с гусеницами, обладающими подражательным цветом, есть большое число исключений, о которых Ч. Дарвин даже не упоминает. Среди таких гусениц, с хорошо заметной окраской, Н.Я. Данилевский называл желтовато белую с рядами оранжевых и чёрных точек гусеницу бабочки Zerena Grossulariae. Эта гусеница живет на смородине и крыжовнике. К подобному “исключению” относится и бледно розовая с жёлтыми полосами и чёрными точками по бокам и еще с большими же чёрными точками на каждом кольце гусеница бабочки Xylinae Delphinii. А также многие другие, окрашенные в чёрные цвета с желтыми полосами на спине и красными знаками по бокам, или имеющие ярко-синие или зеленые пятна и другие самые разные окраски. Непонятно, какая может быть защита от ярких и отличительных окрасок приведённых примеров.

Рассматривал Н.Я. Данилевский и примеры подражания формы одних видов животных другим, приводимые Ч. Дарвином. Относительно бабочек южно-американского рода Leptalis, которые благодаря своей окраске, похожей на окраску бабочек другого семейства, выделяющих сильный и неприятнопахнущий секрет, отпугивают птиц, Н.Я. Данилевский замечал, что не надо забывать, что отвратительное по запаху и вкусу для одних животных привлекательно для других. Но, даже допустив справедливость и непреложную доказанность этого примера, многие случаи нельзя объяснить подобным образом. Так, описаны случаи мимикрии, при которой два похожие друг на друга вида живут в разных странах. Какую пользу приносит подражание в данном случае? Другой пример — бабочка из семейства Sesiides до обмана похожа на пчеловидных насекомых, которые принадлежат к совсем другому отряду. Спрашивается, какая в этом польза? Если есть птицы, которые питаются, допустим, преимущественно бабочками, и подражание сезии внешнему виду пчел избавляет бабочек от поедания их птицами. Но ведь известны виды птиц, которые питаются главным образом пчёлами, как, например, щурка — Merops apiaster. Множество других птиц, питаются насекомыми и в том числе пчёлами (ласточки, мухоловки, синицы и др.). Значит, такие птицы и будут охотиться на этих бабочек. Что же выигрывают в таком случае сезии, подражая форме пчел? В конечном итоге насекомому безразлично, какой птицей быть съеденным, бабочкоядной или пчелоядной. Очевидно, что в этом случае подражание не может направлять и определять собой отбор. Поэтому, если это явление (подражания) возникает в одних случаях, несомненно, не в результате отбора, то не логично его приписывать в других случаях отбору, когда это кажется возможным. Возможность и действительность — не являются тождественными понятиями.

Как курьез воспринимается пример пользы глазков и других рисунков на гусеницах. Эти знаки вместе со странным и угрожающим видом некоторых из них должен якобы отпугивать птиц. Н.Я. Данилевский, замечал, что, допустив возможность такого странного рода устрашения, не надо забывать, что страшное для одних совсем не пугает других. Например, многие люди боятся вида пауков, тараканов, мышей, лягушек, тогда как для других вид этих животных ничего устрашающего или отталкивающего в себе не заключает. Или разные пугала, вешаемые на огородах и в плодовых садах, и которые для птиц страшнее гусениц, сначала пугают их, но скоро они к ним привыкают и спокойно садятся на эти чучела. Неужели можно предположить, что птицы настолько глупы, что в короткий срок не убедились бы, что гусеницы со страшной позой и наводящими ужас глазками, в сущности лакомая для них добыча? И неужели в течение десятков и сотен тысячелетий не находилось среди них храбрецов, решившихся напасть на гусениц? Обучаются же птицы бояться человека, его выстрелов и других действий, хотя на необитаемых островах, по рассказам путешественников, они совершенно ручные. Без сомнения способны они обучиться и противоположному опыту. А в таком случае весь многотысячелетний труд отбора у гусениц не только должен бы обратиться ни во что, но не мог бы даже возникнуть, так как по мере образования этих устрашающих особенностей и птицы бы к ним привыкали, и никакой выгоды никогда бы не было. Такому приспособлению птиц к формам гусениц намного легче осуществиться, чем, например, параллельному ходу изменчивости у клевера и у шмелевидных насекомых. Поскольку в первом случае адаптация осуществляется благодаря интеллектуальным способностям птиц, а во втором, от невероятного при неопределённой изменчивости параллелизма развития. Эти примеры показывают натянутость объяснений доказательного материала у Ч. Дарвина.

Н.Я. Данилевский привел не мало примеров, указывающих на тот факт, что цвета и взрослых насекомых, а не только их личинок, в большинстве случаев не имеют ничего общего с защитой или другими условиями хоть как-то связанными с отбором. Известный энтомолог Бланшар (Blanchard) также указывал, что цвета не являются средством защиты для насекомых. Более того, часто встречаемый зелёный цвет многих жуков, например, можно считать защитным только в том случае, если они находятся преимущественно на листьях или траве. Но зелёный цвет совсем не подходит для этой цели, если жуки держатся главным образом на цветах, как зелёные цетонии, или бегают по серой или бурой коре деревьев, как золотисто-зелёная калозома (Calosoma Sycophanta), очень заметная на таком фоне для их врагов, а в случае хищной калозомы и для её добычи.

Не умножая примеров, заметим, если в большинстве случаев окраска животных и растений не имеет значения в борьбе за существование, то на основании некоторых частных случаях, нельзя считать её одним из оснований, определяющих происхождение особенностей строения, а, следовательно, и самих растительных и животных видов путем отбора. В противном случае нарушается общепринятое правило, подразумевающее основание научных выводов на общих закономерностях, а не на исключениях.

5.4. О происхождении безразличных органов

Важным моментом в разработке вопроса о несоответствии реально существующего мира миру, построенному согласно гипотезе Ч. Дарвина, является вопрос о происхождении безразличных органов. Объясняя их происхождение, английский ученый пытался с одной стороны свести к минимуму значение и важность морфологического признака (форма жилок, образуемые их пересечением клеточки на крыльях насекомых, скульптура раковин, направление спиралей раковин и т.п.), утверждая, что важное в систематическом отношении, по существу не имеет никакого значения. В частности Дарвин писал: “В многочисленных случаях мы замечаем, что видоизменения в строении, которым ботаники приписывают обыкновенно весьма важное значение, касаются только некоторых цветков на данном растении или встречаются на разных растениях, растущих рядом в одних и тех же условиях. Так как эти изменения, по-видимому, не приносят никакой пользы растениям, то естественный отбор не мог оказывать на них влияния”.⁴⁴ Но если все эти признаки произошли не в результате отбора, спрашивал Н.Я. Данилевский, то, от чего же они произошли и чем утвердились? И, более того, во что же тогда превращается отбор, и куда он перемещается со своего господствующего положения?

С другой стороны Ч. Дарвин ссылался на “наше невежество”, не позволяющее решить вопрос о пользе различных органов и черт строения и их изменений. Но если мы не в состоянии в большинстве случаев решить, полезно ли какое-нибудь изменение организму или нет, то на каком основании основывается вся теория происхождения органических существ на предположении о специальной для них пользе именно этих изменений? Как можно основывать общую теорию на случайных исключениях.

Не придавал Ч. Дарвин большого значения и непосредственному влиянию внешних условий при объяснении происхождения безразличных признаков. Надо сказать, что большинство примеров безразличных признаков действительно не поддаются такому объяснению. В самом деле, какое непосредственное и прямое влияние могли оказать внешние условия на иннервацию крыльев насекомых или на спиральное расположение листьев и на другие подобные признаки?

Наследование признаков только отдаляет решение задачи. Ч. Дарвин признавал, что многие черты строения не только в данный отрезок времени, но и никогда не были полезны прародителям современных организмов. Н.Я. Данилевский обращал внимание, что объяснение наследственностью безразличных признаков было бы оправдано в том случае, если бы Дарвин ограничивался объяснением путём естественного отбора, только видовых признаков, принимая признаки рода, или семейства за данные. Понятно, что тогда он вынужден был разделять осмеиваемую им точку зрения приверженцев естественных видов. Но для Ч. Дарвина, при всех допускаемых им исключениях, отбор оставался основным началом, объясняющим разнообразие и гармонию органического мира.

Вывод из выше сказанного — объяснение происхождения безразличных органов Ч. Дарвину не удалось.

Таким образом, примеры безразличных органов и черт их строения, показывают, что все они просто не могли произойти в результате естественного отбора, или, возникнув, никогда не могли бы им фиксироваться. А следствием естественного отбора, как его определял Ч. Дарвин, окраска в большинстве случаев у насекомых, птиц, рыб, раковин моллюсков была бы совершенно неопределенной и меняющейся. Точно также число и форма жилок, образуемые их пересечением клеточки на крыльях насекомых, или скульптура раковин не могли бы быть устойчивыми и постоянными. В направление спиралей раковин и их архитектуре не могло проявляться никакой геометрически правильной закономерности. Расположение же нервной системы не могло бы характеризовать целые типы животного царства, а должно быть изменчивыми, встречаясь вперемешку в разных классах, отрядах, семействах, родах, и даже видах. Это означает, как писал Данилевский, что если бы органический мир образовался в соответствии с теорией Ч. Дарвина, то мы не смогли бы увидеть того мира, который у нас перед глазами. Это был бы совсем другой мир, с иными свойствами. В нашем понимании — мир нелепости и бессмысленности.

5.5. Признаки бесполезные и вредные

Рассмотрев вопрос о безразличных признаках, приводящих гипотезу Дарвина к противоречию с действительностью, Данилевский обратился к строению органов, систем органов и инстинктам прямо бесполезным или даже вредным в плане адаптации, т.е. таких возникновение которых противоречит гипотезе Дарвина.

Понятно, что орган, полезный для организмов других видов и вредный для его обладателя не может быть результатом естественного отбора. Подобные органы — пример или общей предустановленной целесообразности или морфологического процесса совершенно безотносительного к полезности или вредности его результатов. По этому поводу Ч. Дарвин писал: “Естественный отбор никоим образом не может вызвать у одного вида какое-либо изменение, исключительно полезное для другого вида, хотя повсюду в природе одни виды постоянно извлекают пользу из организации других. Но естественный отбор может производить, и часто производит, органы, клонящиеся к прямому вреду для других животных; мы видим это в ядовитых зубах гадюки и в яйцекладе наездника, при помощи которого он кладет яйца в живые тела других насекомых. Если бы можно было доказать, что какая-либо часть в организме какого-нибудь вида была образована исключительно на пользу другого вида, это уничтожило бы мою теорию, потому что такая часть не могла бы быть осуществлена путем естественного отбора”.⁴⁵ Но что удивительно — на той же странице Ч. Дарвин приводил пример органа, полезного исключительно для другого существа: “Допускают, что ядовитые зубы служат гремучей змее для самозащиты и для убийства своей добычи, но некоторые авторы предполагают, что ее гремучий аппарат наносит ей самой вред, так как предупреждает её жертвы (об опасности). Я почти так же легко готов поверить, что кошка, готовясь прыгнуть, кружит кончиком своего хвоста для того, чтобы предупредить мышь, обреченную на смерть. Гораздо вероятнее предположить, что гремучая змея пользуется своей гремушкой, кобра раскрывает свой воротник, а шумящая гадюка (капская рогатая гадюка) надувается с громким, пронзительным шипеньем для того, чтобы напугать многих птиц и зверей, которые, как известно, нападают даже на самые ядовитые виды. Змеи действуют в силу того же основания, которое заставляет курицу растопыривать перья и распускать крылья, когда собака приближается к её цыплятам”.⁴⁶ Н.Я. Данилевский обращал внимание, что это объяснение гремушки змеи не соответствует реальным фактам. Во-первых, ни ироническое сравнение с извиванием кошачьего хвоста, ни серьёзно делаемое сравнение с коброй капеллой и с южно — африканской гадюкой не имеют ничего общего с тем звуком, ползая который издаёт гремучая змея. Все эти устрашения кобра и гадюка производят после того, как животное, которое должно стать их жертвой, или которого они опасаются, ими уже замечено, гремучая же змея производимым звуком предостерегает свои предполагаемые жертвы или пугает своих врагов, не будучи ещё видима ими и не видя их. И если бы кошка, прежде чем броситься на мышь, повернулась к ней задом и зашевелила хвостом, тогда она произвела бы то же предостережение, которое делает гремучая змея, и только тогда было бы основание сравнивать её невероятный поступок с предупреждающим звуком гремучей змеи. Ведь очевидно, что этот звук имеет разное значение для слышащих его существ. Если его услышат до появления змеи животные, которыми она питается, то по возможности они постараются спастись, а, не услышав, будут её жертвой. Если звук гремушек услышит свинья, она примет все меры предосторожности, чтобы с успехом напасть на своего врага, которого поедает. Тоже сделают и птицы, ведущие с ней бой. Не было бы этого звука, все бы эти животные прошли или пролетели мимо, или остались бы на своих местах. Другими словами гремушки гремучих змей пугают только тех, кого преждевременно нежелательно пугать. И наоборот, предостерегают и предупреждают тех, кого оставить в неведении о себе для змей### выгодно. После этого спрашивается, кому выгодна гремушка — змее, или жертвам и врагам её?

5.6. Определение бесполезных органов и 4 их категории

Среди многочисленных примеров бесполезных или даже вредных черт строения органов или инстинктов для самого существа Н.Я. Данилевский ограничился только теми, возникновение которых трудно объяснить соответственной изменчивостью и сохранением прежних несовершенств, переданных по наследству. Бесполезными органами Н.Я. Данилевский называл те, которые либо просто вредны, либо излишни, т.е. не приносят пользы, но требуют при этом более или менее значительной затраты органического материала и энергии для своего образования и поддержания.

К первой категории бесполезных органов, черт строения или инстинктов Данилевский относил просто бесполезные в приведённом выше смысле, или даже вредные. Например, стремление ночных бабочек (фален) и некоторых других насекомых лететь на огонь и обжигать свои крылья. Довольно часто при этом насекомые даже сгорают.

Известно, что скорпионы убивают и пожирают своих детей, как только они родятся. Это тоже пример вредного инстинкта для животных.

Интересен пример клеща, который становится смертельно опасным только после своей смерти, когда из него вытекает ядовитое внутреннее содержимое, вызывающее смерть, при попадании на кожу животного и человека. Даже допустив, что свойство ядовитости возникло в результате отбора для борьбы против человека, то, уже не говоря о том, что и при этом оно приносит мало пользы, спрашивается, как могло передаться это свойство потомству после смерти насекомого. И как подобное свойство могло образовываться постепенно? Кстати, этот странный, неподдающийся отбору, частный случай приводит к вопросу, как вообще могла образоваться ядовитость организмов постепенными шагами индивидуальных изменений? Ведь ядовитость может быть полезна животному в других отношениях слабому, или тем, что убивает врага, или тем, что вызывает у него временный паралич, или сильную боль, заставляющую отказаться от преследования. Но для всего этого уже с самого начала нужна довольно сильная степень ядовитости. И непонятно чему могут служить её слабые подготовительные степени, накопление которых должно быть полезно ядовитому организму.

По логике учения Дарвина надо полагать, что в результате отбора, по крайней мере, местообитание животных будет соответствовать их организации. И поэтому морские животные, занимающие зону, подверженную отливам, должны бы быть приспособлены к временному и чередующемуся отсутствию воды. Иначе что заставило бы их избрать такое неудобное местожительство, которое по теории ведь также должно приобретаться постепенным и все лучшим приспособлением к среде. Пример голотурий, остающихся при отливе на дне и часто погибающих ранее, чем возвращающийся прилив успеет их покрыть водой, свидетельствует, что строение и инстинкты их приобретены далеко не в результате естественного отбора. Иначе, чем объяснить, что они выбрали такое неудобное местожительство. И почему при такой интенсивной борьбе, когда, согласно теории Ч. Дарвина, малейшая выгода доставляет победу, голотурии давно не вытеснены лучше устроенными организмами полосы моря, где они имеют очевидный перед ними недостаток и слабость?

Не будем здесь приводить подобных примеров бесполезности цвета и формы у насекомых, рассмотренных Н.Я. Данилевским, являющихся скорее побочными, второстепенными и чисто морфологическими явлениями, а не представляющих собой биологические приспособления. Много удивительных по бесполезности и неприспособленности к жизненным условиям в строении и инстинктах приводит автор и для некоторых видов лягушек и рыб.

Есть такие черты строения и у растений. Многие семена растений, как известно, поедаются животными. С точки зрения теории Ч. Дарвина образование плодовой мякоти вокруг многих семян можно считать результатом естественного отбора. Действительно, эта мякоть привлекает птиц и других животных. Съедая её, а вместе с ней и семена, животные способствуют распространению растений. Но также верно и то, если какое-либо свойство плодовой мякоти, привлекая животных, влечёт за собой уничтожение семян, лишая их возможности прорастать, оно является вредным. Значит, подобное свойство мякоти путём отбора произойти не могло. Таким вредным качеством, являющимся не только бесполезным, но и вредным, обладают плоды многих тыквенных растений, особенно огурцов. Не секрет, что мякоть огурцов преимущественно съедобна и для человека и для животных, когда семена их ещё не созрели. Следовательно, животное, привлекаемое мякотью огурца и съедающее его, не дает растению размножаться. Объяснить такое свойство огурцов результатом естественного отбора нельзя. Тем более что огурец — однолетнее растение, кроме семян другим способом не размножающееся.

Ко второй категории относятся вредные органы, черты строения или инстинкты, происхождение которых Дарвин объяснял половым отбором.

Не разбирая сущности понятия полового отбора, и не останавливаясь насколько этот фактор учения Ч. Дарвина, допустим сам по себе, Данилевский рассматривал его просто как названную Ч. Дарвином причину, вызывающую появление некоторых органов и черт строения у животных. Понятно, что к растениям этот фактор не применим. Ход рассуждений по этому вопросу сводился к следующему.

Согласно учению Ч. Дарвина, любое вредное изменение организма, от какой бы причины оно не возникло, уничтожается естественным отбором. И только в том случае отбор будет бессильным, если эта причина, вызвавшая изменения, окажется вне сферы действия отбора. В этом случае отбор уничтожит результаты, но причина, например, непосредственное влияние внешних условий, всё равно будет продолжать вызывать эти изменения. Что касается полового отбора, то сама причина в данном случае для отбора вполне достижима. И если появятся отрицательные результаты, то тогда и причина, их вызвавшая обязательно исчезнет под влиянием борьбы за существование.

Происхождение красивых, массивных рогов у исчезнувшего ирландского торфяного оленя, как, впрочем, и у других видов оленей, Ч. Дарвин объяснял действием полового отбора, когда самка оказывает предпочтение самцам с рогами больших размеров, и тем самым способствует закреплению этого признака. С какой стороны не посмотришь, обращал внимание Н.Я. Данилевский, никакой выгоды и пользы от красивых большого размера рогов, мало пригодных как оружие и ежегодно отпадающих и возобновляемых, животному нет. Невыгодность рогов оленей касается необходимого для их образования количества корма, периода болезни животного от момента отпадения старых рогов до появления и отвердевания новых, траты сил организма и органического материала. Не понятно как могли возникнуть у оленей рога, невыгодные со всех точек зрения, в результате естественного отбора. Половой отбор, как причина, мало что объясняет. Так как борьба за существование с самого момента обнаружения вредности строения должна была уничтожить род с такими очевидно бесполезными и вредными органами, как ветвистые и ежегодно сбрасываемые рога, по сравнению с другими более мощными органами защиты вступающих в состязание форм. Но в действительности олени составляют один из самых многочисленных родов в классе млекопитающих. Таким образом, и в этом случае борьба не имеет того жестокого характера, который необходим по теории Ч. Дарвина. Н.Я. Данилевский обращал внимание, что в очень многих случаях природа устроила мягкий и упругий буфер, ослабляющий столкновения и коллизии жизненной борьбы. Всё сказанное о бесполезности и даже вредности рогов оленей можно сказать и о роскошном, но только мешающем летать хвосте павлинов и отличительных особенностях многих других птиц, также возникших будто бы в результате полового отбора.

Третья категория включает бесполезные или вредные органы и черты строения для своих настоящих обладателей, но которые могут оказаться полезными для потомства после морфологических изменений.

В Чили живёт своеобразное земноводное, получившее свое видовое название в честь Ч. Дарвина — ринодерма Дарвина (Rhinoderma Darwini). У вида этой бесхвостой амфибии оригинально проявляется забота о потомстве. Самка откладывает яйца и покидает их. В течение 10-15 дней самец заглатывает оплодотворённые яйца. Дело в том, что у самцов этого вида есть особенное расширение — горловой мешок. В него то и попадают яйца. Яйца довольно крупные и содержат большое количество желтка. Когда запас желтка заканчивается, эмбрионы прирастают к стенкам горлового мешка и получают необходимые питательные вещества через его стенку, богатую кровеносными сосудами, и продолжают развиваться. По окончании метаморфоза молодые особи выходят через рот. Естественно, что такому расширению горлового мешка соответствуют изменения в положении соседних с ним органов, например, изменены формы ключицы и грудной кости. Трудно представить, как это могло произойти медленным и постепенным путём отбора. Кроме того, не понятно, что произошло раньше, искривление ли ключицы или расширение горлового мешка и изменение инстинкта обоих полов в способе икрометания? Если вначале изменилась форма ключицы, то, очевидно, это было уклонение от типичного строения, ненужное и бесполезное само по себе. Подобное изменение могло иметь значение только для потомков с изменившимся инстинктом и развившимся мешком. Если сначала расширился горловой мешок, то этот мешок не мог из-за постепенной изменчивости расшириться сразу до необходимых размеров, вмещающих в себя всё количество икры. Следовательно, сначала лишь малая часть яиц откладывалась в мешок самца, что несколько и изменило направление ключицы. При этом большая часть икры металась обыкновенным способом в воду. Тогда, логично выяснить, откуда взялось такое смешение способов метания икры, чем оно мотивировалось и есть ли тому примеры.

К четвертой категории Н.Я. Данилевский относил органы, черты строения или инстинкты существования, польза которых определяется исправлением вредных признаков, приобретённых раньше. И только в связи с устранением этих вредных признаков, они и могут считаться полезными.

Об одном из примеров этой категории органических фактов говорил сам Дарвин, объясняя инстинкт кукушки. Комментируя объяснение Дарвина, Данилевский замечал, что это объяснение само по себе невероятно. Поскольку свойство откладывать яйца через определённые промежутки времени не является общим свойством, характерным всем птицам, которое могло бы быть передано прародителем кукушки по наследству. Это исключение из правил должно было быть приобретено каким-то особым образом предком кукушки. Объяснить же его отбором не представляется возможным. Где вероятность, что случайность отложения яйца кукушкой в чужое гнездо и принесшее пользу и самой птице и её птенцу, повториться чаще у этого птенца, чем у выведенных в собственном гнезде. Если это была случайность, то требуется очень длинный ряд повторяемости такой же случайности, чтобы она утвердилась и превратилась в привычку. На сколько длинный это ряд — лучше всего показывает сжимание ступней у китаянок. Эта процедура повторяется уже более чем на сотне поколений, но, однако китаянки до сих пор не рождаются с уродливо маленькими ступнями. Могут возразить, что выведение птенцов в чужом гнезде для кукушки полезно, чего нельзя сказать о китайском обычае, но ведь полезность проявится только после того, как результат уже произойдет, а происхождение его нисколько не обусловливает, и само явление остается по-прежнему чистой случайностью. Одним словом, если выведшаяся в чужом гнезде кукушка получит большую крепость и силу, то она ещё не получит в результате этого никакой предрасположенности откладывать и свои яйца в чужие гнёзда, а тем более передать эту склонность потомству. Если же предположить, что первая кукушка положила яйцо в чужое гнездо не случайно, а по привычки, которые могут передаваться по наследству, то мы предположим именно то, писал Н.Я. Данилевский, что и следует вывести.

Эти и многие другие подобные примеры Ч. Дарвина, рассматриваемые Н.Я. Данилевским, свидетельствуют, что для построения органического мира по учению Ч. Дарвина требовалось, чтобы организация различных существ сначала была испорчена, а затем исправлялась естественным отбором.

5.7. Рудиментарные органы

В прямой связи с бесполезными признаками находится вопрос о рудиментарных органах (т.е. органах, якобы утративших своё физиологическое значение), которые могут быть как исчезающими, так и вновь возникающими органами. Бесполезность первых не составляет затруднений для теории, так как легко объясняется постепенным их уничтожением, по мере того, как они делались бесполезными. Здесь естественному отбору как бы помогает и неупотребление органа. Совсем другое дело, когда речь идёт о зарождающихся органах, поскольку зарождающийся орган с самого начала своего появления, как уже упоминалось, должен быть полезным. А если бы эти вновь возникающие органы могли быть полезны только в будущем потомкам, через десятки и сотни тысяч поколений, то отбор не мог их фиксировать. И они должны бы, как и исчезающие органы, исчезать по мере своего появления. Дарвин писал: “Однако часто бывает трудно различать рудиментарные и зарождающиеся органы, так как мы только по аналогии можем судить, способен ли орган к дальнейшему развитию, а только в этом случае он и заслуживает названия зарождающегося органа. (Такими, наверное, должны быть с этой точки зрения крошечные плавательные пузыри некоторых бычков (Gobius) и некоторых других животных, и тогда опять тот же вопрос, какая от них выгода, спрашивал — Н.Я. Данилевский). Органы в таком состоянии встречаются довольно редко, потому что обладающие ими организмы обыкновенно вытесняются их преемниками, обладающими теми же органами в более развитом состоянии, и, следовательно, оказываются давно уже вымершими”.⁴⁷ С этим замечанием, писал Данилевский, нельзя было бы не согласиться, если бы население Земли уже достигло своего окончательного и возможного развития и совершенства. Но оно продолжает развиваться, как и развивалось в ближайших к нам геологических эпохах. Поэтому должны быть существа с зачатками (начинающимися) органами не в меньшем количестве, чем исчезающие, а вероятно даже в большем, потому что по данным палеонтологи число организмов растет по мере приближения к настоящему времени. Собственно, этого и требует теория Ч. Дарвина.

Другой пример, рассматриваемый Данилевским, касается змеевидных ящериц желтопузиков (Pseudopus). У этих животных вместо задних ног есть только два несколько сплюснутых маленьких отросточка по обеим сторонам заднепроходного отверстия, похожих на чешуйчатые бугорки удлинённой формы. Передние ноги не просматриваются даже в зачаточном состоянии. Но внутри есть маленькие костяные бугорки по обеим сторонам грудной кости. Как назвать эти органы зачаточными или исчезающими? По положению желтопузиков в системе надо полагать, что это скорее зачаточные органы. Ведь ящерицы — более высокоорганизованные животные, чем змеи. И, следовательно, организация змей должна постепенно приближаться к ящерицам, а не наоборот. И в смысле трансформационной теории это тем вероятнее, что по числу и развитию задних и передних конечностей у ящериц наблюдаются все возможные комбинации. Среди ящериц встречаются особи и с четырьмя лапами, и с двумя только передними лапами, и с двумя только задними и совсем без лап. Создается такое впечатление, что постепенно испробованы все комбинации, пока не получилась нормальная форма ящериц с четырьмя хорошо развитыми ногами. Ведь у ящериц есть практически всевозможные комбинации, как по числу лап, так и по числу пальцев на ногах, даже в одном семействе. Причем наблюдаемые комбинации не находятся ни в какой определенной связи ни с родиной этих животных, ни с их образом жизни, поэтому нельзя показать, какая особая выгода соответствует той или другой комбинации, а значит и не могут быть объяснены отбором.

5.8. Доказательства морфологического, а не адаптивного значения плавательного пузыря (Невозможность возникновения плавательного пузыря у рыб путём естественного отбора)

Как один из общих и важных примеров бесполезности органов Н.Я. Данилевский приводил плавательный пузырь рыб. Вот что писал об этом органе Ч. Дарвин: “ Пример с плавательным пузырём рыб особенно хорош, так как наглядно обнаруживает тот в высшей степени важный факт, что орган, построенный первоначально для одной функции, а именно для поддержания плавающего тела, может быть приспособлен для совершенно иной функции, именно для дыхания. Плавательный пузырь у некоторых рыб может также выработаться в добавочный аппарат слухового органа. Все физиологи допускают, что плавательный пузырь гомологичен⁴⁸ или “идеально подобен” по положению и строению лёгким высших позвоночных животных; отсюда, нет основания сомневаться в том, что плавательный пузырь действительно превратился в лёгкие или орган, исключительно употребляемый для дыхания”.⁴⁹ Никто не оспаривает мнения физиологов, сравнительных анатомов и эмбриологов о гомологии плавательного пузыря с лёгкими, и о том, что у некоторых немногих рыб, лепидосирена и протоптера эта гомология перешла в аналогию, т.е., плавательный пузырь начал выполнять функцию лёгкого, при наличии хорошо развитых жабр. Но, по наблюдениям Н.Я. Данилевского, совсем другое дело — значение плавательного пузыря, как органа, способствующего изменению относительного веса рыб, и как результат этого опускание или поднятие рыб в воде. Он аргументировано доказывал, что в этом отношении плавательный пузырь большинству рыб не только бесполезен, но иногда даже и вреден. Показано также, что у всех рыб, за исключением двух выше названных, он не может способствовать дыханию, и что только в некоторых частных случаях плавательный пузырь может считаться вспомогательным органом слуха.

Довольно ясным и очевидным доказательством не большого физиологического значения этого органа служит тот факт, что рыбы могут одинаково хорошо жить с ним и без него. Есть семейства, у которых пузырь есть (все настоящие осетровые рыбы, Accipenserini, тресковые, губаны), а у других семейств его нет (миноговые (Petromyzontes и Myxinoidei), химеры (Holocephali), акулы и скаты, камбалы, круглоперые (Cyclopteri), морские собачки (Blennioidei) и некоторые семейства безногих (Apoda), как Symbranehus).

В некоторых семействах наличие плавательного пузыря распределено с некоторой равномерностью между родами их составляющими. Так он есть у большой части рыб семейства бычков (Gobioidei), но отсутствует у родов Trypauchen, Sicydium, Callionemus, Trichonotus, Platyptera, Comephorus этого семейства. Также у большей части обширного семейства окуневых пузырь есть, но он отсутствует в родах Cirrhites, Chironemus, Trachinus, Percis, Aphritis, Percophis, Uranoscopus и в роде Mulus (султанка или барбулька). Подобный список при желании можно продолжить.

Самое удивительное, что в одном роде могут быть виды, имеющие плавательный пузырь, а похожие с ними виды плавательного пузыря не имеют. Взять, к примеру, род Scomber, среди представителей которого можно назвать макрель, баламута, или скумбрию. У обыкновенной макрели (Scomber Scombrus) пузыря нет. А представители этого же рода двух видов Средиземного моря Scomber pneumatophorus и Scomber colias, также как и ново-голландская макрель Scomber australasicus, Индийская Scomber Konayurta его имеют. Подобное наблюдается и у тунцов.

По мнению Н.Я. Данилевского плавательный пузырь служит хорошим доказательством того факта, что морфологические законы характеризуют и обусловливают происхождение органических форм, а не их приспособление к внешним условиям.

Как известно плавательный пузырь гомологичен лёгким. Правда, он выполняет роль лёгкого только у двух рыб — у южно-американского лепидосирена (L. Paradoxus) и у африканского протоптера (Protopterus annectens). У этих необычных животных пузырь полностью и гомологичен и аналогичен⁵⁰ лёгким. Плавательные пузыри у них парные, ячеистого строения, подобно лёгким лягушек и змей. У некоторых рыб, например у нильской рыбы многопера (Polypterus Bichir) отмечают подобное строение плавательного пузыря. Но у них ячеистое строение заменяет множество тонких параллельных складок, есть также и некоторые другие отличия в строении. Кроме этого в физиологическом плане пузырь этой рыбы с лёгким не имеет ничего общего, так как получает уже артериальную кровь из вен, возвращающихся от жабр.

Подводя итог, Н.Я. Данилевский писал, что плавательный пузырь не мог возникнуть в результате естественного отбора, так как в большинстве случаев он бесполезен и как гидростатический орган, и как вспомогательный орган дыхания, и как вспомогательный орган слуха, и как орган, производящий звук. Трудно объяснить его происхождение и соответственностью роста, так как никакому другому специальному органу или специальному строению этот орган не соответствует. Не мог он быть и результатом наследственности, поскольку появляется в разных группах рыб без связи с их систематическим сродством, которое по Дарвину и указывает на их генеалогическое родство. Более того, даже если бы и удалось объяснить вообще само происхождение плавательного пузыря у рыб путём естественного отбора, то объяснить, используя этот же принцип, все разнообразные и странные формы пузыря у различных видов, не представляется возможным. И самое главное — на основании понятия “естественный отбор” нельзя объяснить такой существенный и важный факт, как орган гомологичный лёгким постепенно подготавливается в целом ряду форм к тому, чтобы сделаться, наконец, лёгким и в физиологическом смысле, и притом подготавливается к этому исключительно морфологически. Поясняя свою мысль об исключительно морфологической подготовке, Н.Я. Данилевский писал, что такие особенности плавательного пузыря, как разная степень и характер его ячеистого строения, различные комбинации соединения этого органа с пищевыми путями, никаким образом не служат ни дыханию, ни какому-либо вообразимому содействию в плавании. Поэтому появление и существование всех известных в настоящее время вариаций в строении и анатомической связи плавательного пузыря объяснить можно только строго морфологически. Таким образом, плавательный пузырь — орган, появившийся и изменявшийся чисто морфологически, но который разными способами служит для различных приспособительных целей. Н.Я. Данилевский подчёркивал в связи с этим, что в строении организмов морфологическая сторона является главной и существенной, что именно она даёт руководящую нить для понимания органического строения. А адаптивная сторона представляет собой нечто второстепенное, как нечто, проявляющееся иногда уже как результат, а не как обусловливающая в каждом случае причина.

5.9. Преобладание морфологического начала в органическом мире

По учению Ч. Дарвина изменчивость неопределённа. Безусловно, должна быть причина, её вызывающая. Такой причиной может быть воздействие внешнего мира на организмы. Но в большинстве случаев внешний мир по учению Ч. Дарвина не действует на организмы прямо и непосредственно. По существу окружающей среде не приписывается в этом отношении формообразующая сила. Она практически и ничему не приписывается. Существует лишь способность к мелкой индивидуальной изменчивости, и к передаче свойств по наследству. Но если изменчивость совершенно неопределённа и не отражает собой влияний внешних условий среды, то она является всего лишь материалом.

Если бы это множество разнообразных индивидуальных изменений следовало какому-то критическому началу, тогда они располагались бы в соответствии с характером и свойствами этого подбирающего критического начала. Подобно тому, как песок принимает форму любого сосуда, в который его засыпают, вне зависимости от самой разной формы песчинок. Также и эти индивидуальные изменения, из которых одни принимаются, другие отбрасываются в зависимости от внешних условий, должны бы быть отпечатком среды, как если бы сами внешние условия формировали этот материал своим непосредственным влиянием.

При условии следования этих изменений какому-либо направлению, морфологическому или любому другому, они могли бы оказывать внешнему миру некоторое сопротивление. И, в какой-то мере приспособившись к нему, сохраняли бы и свой собственный характер. Но при неопределённой изменчивости ничего этого не может происходить. Поэтому, писал Н.Я. Данилевский, формоопределяющим условием может выступать только критически действующая среда. Природа организмов противодействовать среде не может. Ведь Ч. Дарвин объяснял всё разнообразие органического мира, начиная от первозданной клетки изменчивостью, наследственностью и естественным отбором. Следовательно, кроме оставленных отбором изменений, никаких других свойств и характеристик организмы вообще иметь не могут,. Действительно, вся сущность первой живой клетки могла заключаться только в её жизнеспособности и способности размножаться. Более того, при размножении потомки этой клетки не точно передавали родительские свойства, а с изменениями, которые “просеивались” отбором сквозь сито внешних влияний и только соответствующие им оставались. Следовательно, как в этом новом поколении форм, а не особей, (сначала вариаций, затем разновидностей, а потом видов) всё будет соответствовать природе среды и ничему более, так и в третьем, и в четвертом, и других поколениях форм. Поэтому от начала до конца, вся природа организмов определяется требованиями характера среды и всех её изменений. Каждый данный организм имеет свою природу, но эта природа есть результат влияния среды на весь ряд его предков, следовательно, в целом организмы никакой другой природы не могут иметь, кроме той, которая сложилась под влиянием среды, так как Ч. Дарвин говорил: “В действительности закон Условий Существования является высшим законом, так как он включает, через унаследование прежних изменений и приспособлений, и закон Единства Типа”,⁵¹ т.е. заключает в себе всю природу организмов.

5.10. Гипотетическое деление органического мира на две группы в соответствии с двумя условными средами (водной и воздушно-наземной). (Несоответствие получаемой при этом картины органического мира реально существующему. Морфологический принцип)

В природе происходит большое количество самых разных изменений. И, согласно дарвинизму, только внешние условия определяют, которые из них останутся, и будут накопляться, а какие погибнут. Очевидно, что весь органический мир должен в таком случае быть полным отпечатком внешнего мира, так же, как если бы он произошёл под прямым и непосредственным творчески, а не критически только, определяющим влиянием среды.

Если физический мир условно разделить на две по существу разные среды — водную (большей частью морскую) и воздушно-наземную. Тогда по логике вещей и органический мир, как испытывающий определяющие влияние внешнего мира, обязательно должен бы разделиться по своему строению на две группы в соответствии с характером влияющего на него внешнего мира: на воздушно-наземную и водную. Ничего подобного в реально существующем органическом мире не наблюдается.

В каждом типе животных, встречаются и водные организмы, и организмы, живущие на суше. Если бы организмы образовывались под влиянием естественного отбора, то главные группы органического мира, на которые распалось бы животное царство, соответствовали их жизни в воде и на суше. Водные и воздушно-наземные животные были бы теми двумя типами, которые выделялись бы прежде всего. А раз приспособление к среде в организации животных отражает самое существенное, то водная жизнь и жизнь на суше, так моделировала бы животных, что все признаки другого характера отступили бы на задний план. Всё строение животных должно было бы соответствовать двум главным категориям внешних влияний. И никакие другие признаки с основными приспособлениями к двум средам жизни не могли бы вступать ни в какую борьбу. И таким образом, киты, некоторые земноводные (например, тритоны), рыбы, водяные тараканы (Dytiscus) большинство ракообразных, малая часть пауков (Pycnogonidi) большинство моллюсков, все лучистые должны бы составить один отдел животного царства. И этот отдел по общности основных и существенных признаков был бы противоположен другому отделу, состоящему из остальных млекопитающих, из птиц, из большей части амфибий, большинства насекомых и пауков, мокриц, на суше живущих моллюсков, некоторых червей. При этом все различия, характерные каждому члену из этих отделов, должны бы уступить по своему значению тому общему, что их между собой связывает, так же, как это сейчас наблюдается у животных одного типа, класса, и т.д. На самом же деле морфологические типы (общие и частные), не имеют ничего общего с творческим или критическим влиянием среды. Очевидно, что морфологический принцип, не образуемый и не моделируемый средой, а наоборот побеждающий её влияния и заставляющий их себе служить, составляет главное в организмах. Морфологический принцип моделирует животные и растительные организмы, не только в тех основных чертах, по которым отличают типы в органическом мире, но и все другие систематические группы: классы, отряды, семейства, роды и виды. Потому что во всех этих группах влияние среды и приспособление к ней проявляются лишь в признаках, подчинённых морфологическому началу, заключал Н.Я. Данилевский.

Подобное деление животных на две главные группы водных и наземно-воздушных, безусловно, нелепо. Основная причина этого в том, что главным моделирующим началом их было не приспособление, “а нечто совершенно иное, которое, по произведённому им результату, мы называем морфологическим принципом”.⁵²

Из сказанного выше, очевидно, что существенный характер организмов не обусловливается их приспособлением к среде. И как подчёркивал Н.Я. Данилевский, характер живых существ “обуславливается тем, `что действительно отпечатлевает себя в этих общих чертах групп различных категорий и чего нельзя не признать, как бы кто против этого не возражал, побуждаемый теорией и предвзятыми мнениями. Это обусловливающее есть начало морфологическое. Таким образом, мы имеем полное право сказать, что, если бы органический мир образовывался моделированием по началам Ч. Дарвина, то мы имели бы перед глазами совершенно не тот мир, который в действительности видим”.⁵³

5.11. Проблема объяснения происхождения высших форм и сосуществования их с низшими организмами

Рассматривая происхождение высших форм организмов от низших, Н.Я. Данилевский задавал вопрос общего свойства, что заставило низшие организмы с их малотребовательным и одинаково хорошо приспособленным строением к самым разнообразным условиям выйти из устойчивого равновесия с внешними условиями, чтобы стать организмами требовательными к определённым условиям внешней среды, более или менее специализированными. Причем высшие организмы оказались побеждёнными низшими. Деревья обрастают лишайником, луга зарастают мхами, отнимающими питание у более высоко организованных трав, водные растения вытесняются водорослями (так называемая тина). Высшие животные страдают от разных насекомых, клещей и т.п., погибают от паразитов и т.д. Поэтому вряд ли были основания для перехода из состояния устойчивого равновесия к состоянию несравненно меньшего равновесия путём естественного отбора.

Естественным отбором можно объяснить, как и почему произошло изменение и не более того. “Организмы приходят в состояние равновесия с окружающей природой и сами с собой (т.е. к гармоническому сочетанию своих частей) — и дальнейший процесс становится невозможным, если в этом равновесии не произойдёт нарушения”.⁵⁴ В некоторых случаях эти нарушения действительно и происходят. Можно предположить, что нарушение равновесия может быть вызвано изменением внешних условий, например, поднятия или опускания дна, охлаждения или глобального потепления климата, кстати, чему мы являемся сейчас свидетелями. Но этих и им подобных изменений не достаточно для объяснения даже нарушения равновесия организмов с окружающей их средой. Не мог же, в самом деле, ветер прекратить дуть и разносить пыльцу, или насекомые перестать пачкаться в обыкновенной пылеобразной пыльце, и тем вызвать сцепление её крупинок, а в результате и другие сложные строения орхидных. Чем могло быть нарушено равновесие во взаимном соотношении органов в организме. К примеру, чем было вызвано сужение горла у китообразных, которое потребовало для своего исправления образования усов. Или несоразмерное удлинение периода кладки яиц у кукушки, вызвавшее для своего исправления инстинкт откладывать яйца в чужие гнёзда? Поскольку индивидуальные изменения неопределённы и могут быть самыми разными, то при возникновении их в этом невыгодном направлении, они должны бы были уничтожаться естественным отбором. А значит, для объяснения всех изменений, а также для объяснения `чем обусловлено действие самого естественного отбора, как утверждал Н.Я. Данилевский, необходимо какое-то новое разъяснительное начало, которого не даёт учение Ч. Дарвина.

5.12. Возражения Н.Я. Данилевского по поводу объяснений Ч. Дарвина о сосуществовании высших и низших форм организмов

Но не менее трудна для решения и противоположная задача. Если более сложные и усовершенствованные организмы имеют преимущество перед менее сложными и более простыми существами, то тогда по логике дарвинизма эти лучше приспособленные отбором существа, должны побеждать в борьбе за существование своих прародителей. Как же тогда могло случиться, что до сих пор ещё существует на Земле великое множество низших животных и растений? Как не были они стерты с лица Земли их усовершенствованными потомками? Вопрос этот задавал себе и Ч. Дарвин. И вот как он отвечал на него: “С точки зрения нашей теории, продолжительное существование низших организмов не представляет никакого затруднения, так как естественный отбор или переживание наиболее приспособленных, не предполагает необходимо прогрессивного развития, — он только подхватывает проявляющиеся изменения, благоприятные для обладающего ими существа в сложных условиях его жизни. А, спрашивается, какую пользу, насколько мы в состоянии о том судить, могли бы извлечь из более высокой организации инфузория, глист или даже земляной червь? А если в этом нет никакой пользы, то естественный отбор либо совсем не будет совершенствовать эти формы, либо усовершенствует их в очень слабой степени, так что они сохранятся на бесконечные времена на их современном низком уровне организации”.⁵⁵

Комментируя это высказывание Н.Я. Данилевский писал: “если по Дарвину отбор и не ведёт необходимо к прогрессу, если Дарвин и не признаёт прогрессивности за необходимое, существенное свойство изменчивости, и поэтому причина уничтожения низших форм и не может лежать в самом процессе трансмутации форм, как это, например, принимал Ламарк… то уничтожение это всё-таки должно бы совершаться в результате борьбы за существование, согласно которой все имеющие некоторое преимущество в жизненной борьбе организмы, при геометрической прогрессии размножения, должны вытеснять менее приспособленных”.⁵⁶

Приведённые Ч. Дарвином примеры о том, что между удалёнными по месту и образу жизни организмами не может происходить борьбы дела не меняет. Так как и между живущими в одинаковых местах и при одинаковых жизненных условиях есть достаточное число низших и высших форм. Действительно ни инфузории, ни глисту, ни земляному червю нет никакой выгоды в высокой организации. Но, следуя логике учения Дарвина, есть все основания предполагать, что и инфузории и земляные черви (не говоря о глисте с его дегенеративным образованием, как паразита) произошли от какой-нибудь формы, ещё более простой и для которой, следовательно, ещё меньше было выгоды получить организм усложнённый и усовершенствованный. А тогда как же произошли инфузории и черви? И с другой стороны, есть много форм, которые все произошли, если не от самой инфузории, или от самого земляного червя, то от существ, находившихся с ними на одинаковой ступени совершенства. Какая же им была выгода так усложняться и усовершенствоваться? Что справедливо в одном случае, то должно быть справедливо и в другом. Если инфузориям и червям нет выгоды совершенствоваться, то нет резона предполагать этой выгоды и для всех других им подобных существ.

Для выхода из дилеммы, в которую попал Ч. Дарвин, можно предположить, что новые простейшие формы возникают самопроизвольным зарождением. Тогда к низшим формам можно было бы отнести формы, которые ещё не успели (из-за недостатка времени) усовершенствоваться. Но Ч. Дарвин писал, что наука ещё не доказала истинности этого предположения. “Как будто наука, та наука, которая привела Пастера, Тиндаля и других к отрицанию самопроизвольного зарождения и к утверждению, что организмы происходят не иначе, как от предшествующих им яиц или зародышей, в свою очередь образовавшихся в телах предшествовавших организмов — доказала, опытно доказала, перерождение одного вида в другой”.⁵⁷

В конечном итоге Ч. Дарвин объяснял происхождение первоначальной клетки, из которой развился весь последующий органический мир, не самопроизвольным зарождением, а созданием. Но спрашивается, как и по каким признакам можно решить, что она создана, а не произошла каким-либо естественным путём? По Н.Я. Данилевскому критерий в данном случае может быть один — в отличие от случайной комбинации, создание должно носить на себе печать разумности, т.е., если всё органическое должно произойти от этой клетки, то развитие всех форм из неё должно быть предустановлено, предопределено. Но Ч. Дарвин, как раз и отвергал эту предустановленность, и всю разумность органического мира объяснял игрой случайностей, неопределёнными изменениями, которые изредка и случайно отвечают требованиям внешних условий. Хоть он и говорил, что эта клетка создана — существенный характер создания он у неё отнимал, и она ничем не отличается от той, которая бы произошла самопроизвольным зарождением.

Согласно Н.Я. Данилевскому только необходимость заставила Дарвина признать единоличность первоначальной клетки, давшей происхождение всему органическому миру. Только этим путем Дарвин мог объяснить общность признаков целых органических групп различных категорий: типов, классов, отрядов, семейств, родов. Для этой же цели он должен был признать, что каждая из таких групп имеет только одного прародителя, что никакая форма, когда-либо принадлежавшая к какому-либо классу или отряду, при дальнейших своих изменениях не может перейти в другой класс или отряд, уже происшедший от другого прародителя. Одним словом, никакая группа не могла произойти от двух или нескольких корней, но обязательно только от одного.

Не останавливаясь на существующих современных гипотезах происхождения жизни на Земле, следует отметить, что все они склоняются к тому, что первые живые организмы были микроскопическими одноклеточными существами. Их относят к так называемым прокариотам (бактерии и сине-зеленые водоросли), т.е. организмам, клетки которых не имели оформленного ядра. Считается, что все остальные организмы произошли от прокариот. Клетки этих организмов уже имеют настоящее оформленное ядро, поэтому они и получили название эукариот. В связи с этим надо сказать, что биохимические исследования выявили принципиальные отличия между прокариотами и эукариотами, которые ставят под сомнение гипотезу происхождения эукариотических организмов от прокариотической клетки.

Монофилетическая (однокорневая) гипотеза происхождения организмов принадлежит к сущности учения Ч. Дарвина. Но, так как сосуществование низших форм с высшими при трансформизме допустимо лишь с принятием гипотезы полифилетической (от нескольких корней), в свою очередь несовместимой ни с неопределённой изменчивостью, ни с отбором. Из чего следует, что органический мир Ч. Дарвина никак не может быть нашим действительным органическим миром, в котором и высшие и низшие формы живут совместно и одновременно.

Таким образом, если бы органический мир был образован по законам дарвинизма, он не был бы похож на наш действительный мир. Характерные признаки царств животных и растений, отличающиеся строгим постоянством, должны были бы быть колеблющимися и изменчивыми, если бы даже и могли вообще произойти, ибо не были бы фиксированы отбором. В этом мире, устроенном на началах отбора, число листочков, с которым растения прорастают из семени, должно бы при посеве любого растения изменяться совершенно неопределённым образом. Животные рождались бы или с брюшным расположением нервной системы, либо со спинным. Основной характер классификации органического мира не мог бы быть морфологическим, а был бы адаптивным. Так, например, вместо тех четырех или пяти типов строений, на которые подразделяется царство животных, оно должно бы распадаться на два главных отдела или типа: животных водных и животных наземно-воздушных. И это требуется не только для объяснения некоторых частей, но и для объяснения возможности усложнения и усовершенствования простейших, отлично к внешним условиям приспособленных организмов. В этом фантастическом мире просто исключено одновременное и одноместное сосуществования низших и высших форм. Так как, или низшие организмы должны были быть уничтожены в борьбе за существование, либо высшие не могли бы произойти от первых путём приобретенных над ними преимуществ.

6. Невозможность естественного отбора из-за отсутствия результатов этого процесса, а также необходимых для него условий. Переходные формы

6.1. Отсутствие промежуточных звеньев

Как уже неоднократно указывалось, согласно Ч. Дарвину все животные и растения произошли один от другого медленным и постепенным образом. Трансформация начинается с индивидуальных изменений. Если появившаяся особенность в каком-либо отношении полезна организму, она передаётся по наследству. Постепенно она становится достоянием всё большего и большего числа особей. Через десятки и сотни поколений к этой особенности добавится другое полезное индивидуальное изменение, которое тоже будет передаваться по наследству. Через тысячи поколений в результате постепенного накопления индивидуальных особенностей образуется хорошо отличимая разновидность. В конечном итоге возникнет форма, отличающаяся от первоначальной, уже как вид. Если на одном конце прямой поместить образовавшуюся таким образом новую видовую форму, а на другом ту, от которой она произошла, тогда расстояние между ними должны занимать ряды постепенных переходов. Однако в природе формы не соединены бесчисленными промежуточными звеньями, чаще всего они являются хорошо ограниченными единицами — видами. Причем промежуточные звенья отсутствуют не только среди ныне живущих растительных и животных организмов, но и среди ископаемых форм. Спрашивается, куда и почему исчезли все эти оттенки, которых согласно с учением Ч. Дарвина должно быть очень много.

Если медленностью процесса и расхождением характеров частично ещё и можно объяснить отсутствие подобных переходов в современной фауне и флоре земного шара, то совсем не объяснимо их отсутствие среди ископаемых останков, находимых в слоях земной коры. По неизвестным причинам следы процесса исчезли. Как известно, это признавал и сам Ч. Дарвин, и самые ревностные его последователи.

6.2. К вопросу о неполноте геологических документов

Понимая, что ископаемые останки должны свидетельствовать об истинности его учения, Ч. Дарвин объяснял их отсутствие неполнотой сохранившихся ископаемых форм.

Однако Н.Я. Данилевский указывал, что, по крайней мере, для некоторых формаций и классов животных летопись достаточно изучена. И если бы переходы существовали, то они обязательно оказались бы и в этих хорошо изученных формациях в большом числе.

Изучение известных данных о третичной фауне позволило Н.Я. Данилевскому утверждать, что ископаемые останки брюхоногих и двустворчатых моллюсков исследованы практически так же хорошо, как и ныне живущие эти два класса моллюсков, и что летопись их достаточно полна. Поэтому анализ ископаемых останков этих животных даёт вполне определённую картину о том, что представляли собой виды. Или они, с их определёнными и резкими границами, нечто в природе данное. Или одна обманчивая видимость, возникшая оттого, что промежуточные формы были вытеснены борьбой за существование в результате расхождения форм по Дарвину. Н.Я. Данилевский писал, что, придерживаясь только фактов, а не фантазий, следует признать первое и отвергнуть второе положение. Поэтому, когда Ч. Дарвин говорил: “Кто не согласится признать неполноту геологической летописи, тот вправе отвергнуть и всю мою теорию”,⁵⁸ то ошибался, думая, что только это может дать право на отвержение его теории. Впрочем, и при полном признании этой недостаточности, — все же остаётся не только полное право, но и необходимость отвергнуть теорию Ч. Дарвина. Хотя и сама неполнота летописи во многих случаях, более чем сомнительна.

Свое заключение, основанное на оценке, значения неполноты палеонтологических документов и документов летописи двух классов моллюсков, Н.Я. Данилевский подтверждал многочисленными примерами других форм животных в отдельных формациях.

В частности для этого им была изучена история группы ископаемых ракообразных — трилобитов (Trilobita). Которые по образному выражению Н.Я. Данилевского, являются “скандалом дарвинистов, ибо в них соединено всё, что диаметрально противоречит их учению”.⁵⁹

Трилобиты появились в начале кембрийского периода палеозойской эры, как уже вполне сформировавшиеся высокоорганизованные животные, с большим разнообразием видовых и родовых форм. Расцвета трилобиты достигли в кембрийском периоде. В конце ордовикского периода общее число родов трилобитов резко сократилось. А в каменноугольном периоде (карбоне) сохранился только 1 род с 15 видами. Полностью трилобиты вымерли в середине пермского периода, в котором найден только один вид. Любопытно, что при переходе из нижнего этажа или яруса силурийского периода в верхний, повторяется тоже явление, что и при их первом появлении. А именно: все старые формы, не только вида, но даже и большей частью и роды совершенно исчезают и замещаются новыми, ни в какой ближайшей связи со старыми не состоящие, кроме той, что они также трилобиты

Рассматривая возможность объяснения всех этих явлений, противоречащих учению Дарвина, неполнотой сохранившихся документов, Н.Я. Данилевский прежде всего отмечал, что общее число известных видов (более 1700) этих животных очень велико для отряда класса ракообразных. Поэтому есть все основания предполагать, что большая часть видов уже найдена. Если и будут находить новые видовые формы, то многие из них могут оказаться лишь различными возрастными состояниями одного вида. Барранд исследовал Богемский силурийский бассейн, где нашел и определил 353 вида. Эти виды он отнес к 42 родам. Что особенно важно, им были собраны полные коллекции форм индивидуального развития. Спрашивается, если сохранилась ископаемая летопись стадий индивидуального развития, то почему бы ни сохраниться переходным разновидностям, являющимися соединительными звеньями для видов. Данные изучения осадочных пород бассейна, где некогда жили трилобиты, противоречат учению Ч. Дарвина. А найденные останки ясно указывают на неосновательность предположения о постепенном переходе одного вида в другой.

Приведенные Н.Я. Данилевским результаты исследований сухопутных моллюсков островов Мадеры и Порто-Санта, осуществленных Альберсом, также показывают, что жившие на этих островах моллюски не оставили переходных форм.

В сущности, не только примеры с трилобитами и сухопутными моллюсками, а все исследования геологии и палеонтологии дают подобные свидетельства. В каждом периоде вновь появляется множество форм, отличающихся от прежних по видовым, родовым признакам, и даже по признакам семейств, а иногда отрядов и классов.

6.3. Ряд сродства лошадей

Проанализировал Н.Я. Данилевский и вопрос об очередности появления живых существ на Земле. Часто можно услышать и прочитать, что будто новейшие геологические и палеонтологические исследования свидетельствуют в пользу учения Ч. Дарвина. В качестве одного из таких “доказательств” указывают на те изменения, которые вынуждены были сделать зоологи в систематики копытных млекопитающих, после открытия разных ископаемых животных, принадлежащих к этому отделу. Так, вместо деления на три отдела, их теперь подразделяют на два — парнокопытные и непарнокопытные. В основу этой классификации легло строение конечностей. При этом группы, разделённые большим расстоянием, соединились промежуточными звеньями. Более полным получился ряд сродства для лошадей, как это показал русский ученый В.О. Ковалевский. Этот ряд состоит главным образом из следующих звеньев.

В эоцене Третичной (Кайнозойской) эры жил Palaeotherium (Палеотериум), по-русски древлезверь. На ногах у него было три пальца, одетых копытами. Это животное всеми тремя пальцами ступало на землю. Зубов у него было 44. Было несколько видов палеотериумов разной величины, от размеров свиньи до крупной лошади. При дальнейшем исследовании этих видов выделили в особый род животное, названное Plagiolophus, у которого было только 40 зубов, т.е. с каждой стороны внизу и вверху одним передним коренным зубом меньше, как у современных лошадей. Но в этом направлении приближение форм и оканчивалось. Другой палеотерий был отделён в особый род по более важным признакам и назван Anchiterium, который ступал на землю только одним копытом. Формула зубов их была та же, что и у палеотериев. Эмалевые складки коронки верхних и нижних коренных зубов были приблизительно одинаковой формы. Эти складки составляют очень важный зоологический признак, и даже за неимением других признаков, служат к определению родов, так как наблюдения показали, что этому всегда соответствуют и другие различия в организации, достаточно важные для отделения родов. Анхитерий жил одновременно с другими палеотериями. В более близкое к нам время, в миоцене той же Третичной эры, жило животное, ещё более похожее на наших лошадей, которое до 1832 года с ними объединяли. Но в 1832г. было найдено отличие между этим животным и лошадью, и его стали называть гиппарионом во Франции, а в Германии гиппотерием (конезверем). Оно, как и анхитерий, касалось земли только одним копытом, как и все виды нынешних лошадей, но подобно ему имело по два боковых добавочных копытца и соответствующие им кости пясти и плюсны по сторонам больших костей, соответствующих среднему большому ступательному копыту. До сих пор не решён вопрос, являются ли гиппарионы прямыми предками лошадей или это боковая ветвь. Но, так или иначе, они были уже ближе современным лошадям, чем кто-либо. У современных представителей рода Eguus (домашняя лошадь, осел, южноафриканская зебра, квагга, горная лошадь) не только доходит до земли один палец, но боковые копытца совершенно пропадают, и от боковых костей пясти и плюсны, которые должны бы их поддерживать, остаются лишь тонкие грифелевидные отростки. Есть отличие и в зубах: эмалевые складки нижних коренных зубов упростились — они образуют две полулунки, но не имеют так называемых эмалевых отростков, т.е. особого кольцеобразного эмалевого ободка, совсем отдельного от прочих складок, что замечается на зубах гиппариона. Более того, у лошадей очертание эмалевых полулунных складок простое, а у гиппарионов оно было ещё волнистое и зигзагообразно складчатое, что впрочем, отчасти сохранилось и у одного вида ископаемых лошадей, по этому признаку названного складчатозубым (Eguus plicidens).

Среди ископаемых останков лошадеобразных животных южной Америки была найдена ещё промежуточная ступень, которую отнесли к особому роду Hippidium с двумя видами. Этот род тоже имеет характерные отличия. У всех лошадей не только кости пясти и плюсны претерпели изменения, но и кости предплечья и голени имеют соответствующие изменения. Так из двух костей предплечья, осталась вполне развитой только лучевая. А от локтевой же сохранилась только одна верхняя часть с локтевым отростком, а до сочленения с костями запястья она точно также не доходит, как боковые грифелевидные кости плюсны и пясти. Но у гиппидиума следы этой кости доходят до костей запястья в виде сросшегося с лучевой костью тонкого ребра, отделённого от неё боковыми бороздками. Хотя местами это ребро иногда и прерывается по середине, но к нижнему концу оно утолщается и расширяется, и, оставаясь сросшимся, образует наружную головку сочленений с третьей костью запястья верхнего ряда, тогда как у настоящих лошадей — в роде Eguus, эта головка принадлежит уже самой лучевой кости, т. е. здесь исчезновение нижней части локтевой кости уже полное. У гиппариона или гиппотерия, найденного около подошвы Гималаев, разделение этих сочленений также совершенно ясно. Наконец и между видами теперешних лошадей можно видеть некоторую градацию по этому же признаку боковых добавочных копытцев. Именно, у домашней лошади на том месте, где следовало быть этим копытцам, находятся роговые бородавочки на обеих парах ног. У других же лошадей они остались только на передних ногах, а на задних исчезли.

Таким образом, выстраивается более или менее полный ряд изменений и в направлении образования конечностей, и в направлении образования зубов между древними палеотериями и теперешними лошадьми. Но доказывает ли это происхождение форм друг от друга предложенным Ч. Дарвином путём? Ведь частично эти формы представляют собой отдельные роды, как Palaeotherium, Anchiterium,, Hipparion, Hippdium и Eguus, отчасти виды, как разные формы ископаемых палеотериев, гиппарионов, так и некоторые ископаемых лошадей, например, Eguus plicidens. Чем же являются многочисленные формы лошадей, найденных в Европе, Азии, Северной Америки? Долгое время специалисты не могли решить, принадлежат ли многочисленные зубы и кости — нашей обыкновенной лошади, или каким-то другим самостоятельным видам. Именно для рода Eguus это представляет особые трудности. Дело в том, что виды этого рода, которые легко отличить в живом состоянии, например лошадь от осла, составляют вполне определённые виды, не только по их морфологическим признакам, но и по физиологическим особенностям. Но они почти неотличимы в ископаемом состоянии, если не найдены их полные скелеты, а такие находки бывают крайне редко. Поэтому все формы ископаемых лошадей, имеющие какие-либо небольшие отличия, могли принадлежать к различным видам или к одному и тому же виду.

Надо сказать, что до настоящего времени точно не установлен предок домашней лошади. До недавнего времени предками лошади считали её диких родичей — кулана, лошадь Пржевальского и тарпана. Более детальные исследования показали, что строение черепа кулана и трудность его приручения не позволяют считать кулана предком лошади. А кроме этого от лошади и кулана жеребята появляются, но эти помеси потомства не дают. Исследования В.И. Громовой показали, что лошадь Пржевальского не имеет к современным лошадям никакого отношения, хотя и является близкой родственницей. Подтверждает это мнение и хромосомный анализ: у лошади Пржевальского 66 хромосом, а у домашней — 64. Последнее время склоняются считать предком домашней лошади тарпана. Но в 1879г. погиб последний вольный тарпан.

6.4. Доказательства об отсутствии генеалогического перехода форм

Но как бы там ни было, виды, а тем более и роды, какие бы не находили у них промежуточные формы, никаких доказательств для генеалогического перехода форм не представляют по следующим соображениям.

Во-первых, если животные и растения в природе представляют собой естественную систему органических форм, то любые новые открытия, ныне живущих или вымерших форм, должны в большинстве случаев дополнять эту систему. Другими словами, открываемые новые формы не могут не уменьшать существующих, или казавшихся существующими, между ними расстояний. Поэтому любые формы, будут ли они иметь значение отряда, как, например, двоякодышащие рыбы — лепидосперы, или архиоптериксы, ставшие в промежуток между классами: первые — рыб и амфибий, а вторые — пресмыкающихся и птиц, и тем связавшие их. Будут ли это особые семейства, помещающиеся в промежутки отрядов, или и самих семейств того же отряда; будут ли то роды, помещённые в промежутки семейств или родов, как Anchiterium и гиппарион между лошадьми и палеотериями. Будут ли это, наконец, виды, как, например, гиппидиумы, или виды, одними отнесенные к родам Protohippus и Meryhippus, а другими за отдельные рода не признаваемые, а относящие их к Eguus, неизбежно будут иметь, по самому смыслу естественной системы, характер промежуточный и соединяющий. Все перечисленные формы говорят не более в пользу дарвинизма, или даже вообще какой бы то ни было теории о трансформации видов, чем сам факт существования естественной системы вообще. Но естественная система, подчёркивал Н.Я. Данилевский, и есть именно та задача, теорема, которую надо объяснить. Понятно, что сама система таким доказательством служить не может, иначе бы это означало, что она не теорема, не задача, а аксиома, т.е. нечто само по себе очевидное и доказательства не требующее. Но очевидно, что это не так.

Отсутствие связи в иерархическом построении систем организмов с генеалогическим родством (генеалогическое дерево) отмечал и А.А. Любищев. Он указывал, что “общеизвестные генеалогические деревья знатных фамилий построены на фикции однородительского происхождения. Но так как каждый человек происходит от двух родителей, то истинная генеалогия каждого человека имеет форму сходящейся в одной точке сети. В пределах скрещивающихся таксонов генеалогия имеет форму решетки (ретикулярная эволюция) Напротив, иерархию, понимаемую в смысле последовательно подчинённых конгрегаций, часто трудно себе представить генеалогически. Конгрегация может не иметь ни одного общего, специфического для неё признака, который можно было бы приписать общему предку. С другой стороны, иногда “общий признак” заведомо не может быть выведен из одного прототипа. Примеры: стридуляционные органы саранчовых и кузнечиков, те же у личинок пластинчатоусых. Огромное количество подобных примеров рассеяно в литературе, но на них обращают недостаточное внимание, так как они не укладываются в систему современного биологического мировоззрения”.⁶⁰

Н.Я. Данилевский указывал, что для доказательства постепенности переходов одних форм в другие среди результатов исследований геологии и палеонтологии должны быть обнаружены действительные звенья, которыми совершался переход от одного вида к другому. Эти звенья могли состоять только из рядов многочисленных разновидностей, мало отличающихся между собой. Между звеньями должна прослеживаться связь от одной видовой формы к другой. При этом звенья без промежуточных разновидностей будут казаться резкими, определёнными, хорошо очерченными видами. Очевидно, что останки млекопитающих, в особенности лошадей, ничего подобного не представляют. Особое внимание Н.Я. Данилевского к останкам лошадей можно объяснить тем, что у животных этого рода довольно заметные и характерные видовые отличия в их скелетах отражаются в довольно слабой степени. Так практически невозможно по отдельным коренным зубам, частям нижней челюсти с передними зубами или по костям сломанных или даже целых конечностей, обнаруженных в четвертичных почвах сказать более чем о принадлежности к роду. Т.е. отличить осла, жившего в южной Европе в четвертичную эпоху от какой-либо породы настоящей лошади (Eguus caballus) крайне сложно. Показательно, что всё больше исследователей 20 в. признают искусственность “родословной” лошади. Более того, практически нет доказательств перехода одной формы в другую в так называемой лошадиной серии.

При полноте геологической летописи была бы возможность проследить каждый вид от момента его возникновения и до окончательного оформления и далее до полного его разложения на новые виды. Но даже, несмотря на неполноту и отрывочность данных раскопок, следы процесса должны были встречаться приблизительно в одинаковой пропорции для всех трех стадий образования видов (окончательной, начальной и промежуточной), исходя из требований теории вероятностей и простого здравого смысла. Это предположение об одинаковой численности данных всех трёх стадий могло бы быть неверным лишь в том случае, если какая-нибудь из этих стадий по определённой причине уничтожалась в большей степени, чем другие. Поэтому оправдание Ч. Дарвина отрывочностью и бедностью геологических документов противоречит теории вероятностей, закону больших чисел и простому здравому смыслу, требующих, чтобы в любом смешении разнородных предметов, пропорциональное отношение в долях их было приблизительно то же самое, как и в целом, если нет специальной причины для неравенства этих отношений.

В заключение обсуждения вопроса о переходных формах среди ископаемых и ныне живущих организмов Н.Я. Данилевский привел следующие слова Г. Бронна: “Я не буду представлять здесь дальнейших доказательств в опровержение этого взгляда (Дарвина и вообще трансформистов — Н.Я. Данилевский); но должен обратить внимание, что из всей сокровищницы геологических наблюдений ровно ничего не говорит за них, но напротив того всё против них … Если бы эти превращения происходили, то очевидно, что по всей вероятности, животные должны бы находиться гораздо чаще в неопределённых стадиях, чем с определившимися различиями. Конечно, есть много животных, описанных как виды, которые представляют все переходы между собой; но они то именно и не составляют настоящих различных видов, а только вариации одного и того же вида. … Но подавляющее число ископаемых останков, (как и живых существ — Н.Я. Данилевский), после критического разбора остаются видами с чёткими границами”.⁶¹ Кстати Генрих Бронн, не разделяя идей Ч. Дарвина, был инициатором перевода “Происхождения видов” на немецкий язык.

6.5. О корреляции вымирания видов с их происхождением

Вымирание видов по Дарвину является явлением, коррелирующим с происхождением новых видов. Одно обусловливает другое. Вот как об этом писал сам Ч. Дарвин: “Вымирание видов и целых групп видов, игравшее такую выдающуюся роль в истории органического мира, является почти неизбежным следствием принципа естественного отбора, так как старые формы замещаются новыми и усовершенствованными формами”.⁶²

Соответствуют ли приведённые выше слова Ч. Дарвина тем обстоятельствам, при которых действительно происходит вымирание видов в разные исторические эпохи? Н.Я. Данилевский обратился к имеющимся документальным данным о вымирании вида морской коровы Стеллера (ритины),⁶³ открытого и описанного Стеллером в 18 веке во время Камчатской экспедиции. В период с 1741 по 1768 гг. этот вид был полностью истреблен. Учёные склоняются, что эти животные составляли один из главных типов специальной фауны морских животных, как, например котики, некоторые морские птицы и т.п. По мнению Н.Я. Данилевского нельзя приписывать уничтожение животных исключительно деятельности человека, полагая, что стада, найденные Стеллером и его спутниками у Берингова и Медного островов, были, видимо, не более, как остатки вымирающего вида. Хотя нравы этих животных и способствовали лёгкости их истребления. Всё же трудно объяснить быстрое исчезновение морских коров с лица Земли только этой причиной, учитывая численность ещё остававшихся животных. Судя по всему, истребление человеком лишь способствовало этому.

Исчезновение морских коров Н.Я. Данилевский объяснял главным образом тем, что вид ритины находился в состоянии вымирания, что привело сначала к ограничению области его распространения, а потом и окончательному исчезновению. Возможными же причинами, способствующими этому вымиранию, Данилевский считал, во-первых, сильное изнурение морской коровы паразитами, на что обратил внимание ее первый и единственный исследователь. Во-вторых, плохо плавая, она разбивалась о скалы и камни и выбрасывалась на берег. В-третьих, она погибала во льдах. В-четвертых, и это вероятно главная причина, будучи исключительно травоядным животным, она испытывала недостаток в необходимом количестве питания, особенно зимой. По словам Стеллера, зимой во время медленного роста водорослей, коровы до того худели, что рёбра и хребет выступали наружу, и только летом они опять жирели. Поэтому вполне возможно, что и без содействия человека, морские коровы были уже осуждены на окончательное вымирание в более или менее непродолжительный срок.

В тех же морях около берегов Америки до своего кораблекрушения Стеллер видел еще другое морское животное, без сомнения тоже исчезнувшее. Исчезновение, которое никак нельзя приписать деятельности человека. Животное было названо им морской обезьяной. Из имеющихся описаний этого животного Н.Я. Данилевский заключил, что оно занимало как бы середину между ушастыми тюленями (Otaria), (острые уши, собачья морда) и сереновыми (раздвоенный хвост, с очень сомнительными, однако такими особенностями, как отсутствие лап и ласт). Пример этого вымершего вида, последний экземпляр которого видел Стеллер, указывает, что он также не мог быть вытеснен собственным изменившимся и улучшенным потомством, которого просто не существует.

По замечанию Н.Я. Данилевского вымирание двух, а может быть и трех морских млекопитающих в одной зоогеографической области, до сих пор ещё сохраняющей обособленные формы, заставляет предполагать некоторую общую причину происходящего здесь вымирания, независимо от влияния человека. Также это даёт возможность предположить, что могло происходить в геологические времена, когда по неизвестным причинам вымирала фауна какой-нибудь страны, также последовательно, постепенно и медленно. Вероятно, как и в случае, о котором писал Стеллер, так и в древнейшие эпохи, вымирание происходило, не сопровождаясь замещением старых форм новыми.

Писал Н.Я. Данилевским и о зубре. Отмечая, что ни сам зубр, ни его предки не могли быть вытеснены их изменёнными и улучшенными потомками, а вымерли или почти вымерли, как и морские коровы Стеллера, по каким-то совершенно иным, не известным причинам.

Таким образом, вымирание ни одного из известных вымерших млекопитающих животных в историческое время, более или менее на глазах учёных, не происходило путём, указанным в учение Ч. Дарвина, т.е. путём, связанным с происхождением новых форм.

Н.Я. Данилевский полагал, что нечто подобное произошло и с дронтом (Raphus cucullatus), нелетающим голубем. Хотя в истреблении этих птиц, как и морских коров, человек, безусловно, принимал участие, но при этом вид находился уже сам по себе в состоянии вымирания. Причина исчезновения точно не известна, но, во всяком случае, о вытеснении изменёнными и улучшенными потомками этих птиц говорить не приходится. Ведь в настоящее время среди известных птиц не найдено таких, которые хоть сколько-то приближались бы к этому виду по систематическому сродству, чтобы их можно было считать, даже с тенью вероятности, за потомков вымершего дронта. Н.Я. Данилевским приведены данные о существовании не менее 20 видов птиц на разных островах Индийского и Тихого океанов, вымерших в недавнее историческое время. Замечательно, что подобно тому, как два или три вида вымерших морских млекопитающих животных принадлежали к характерной и специальной фауне северной части Тихого океана, также и эти вымершие виды птиц принадлежали к двум специальным фаунам: группы Новозеландских островов и группы Маскаренских, Сейшельских островов и Мадагаскара. И для всех их также нельзя назвать какие-либо виды птиц, которые можно было бы считать за их изменённых и лучше приспособленных потомков. Из этого Н.Я. Данилевский заключал, что в данном случае наблюдается проявление неизвестного пока общего факта или закона, которые повторяются много раз в геологической истории Земли. А наши географические и биологические знания о процессах, протекающих последние два или три столетия, дают собственно только намёк на какую-то неизвестную причину вымирания организмов. Но причина эта явно не имеет ничего общего с вытеснением организмов их усовершенствованными потомками. Соответствия (корреляции) процессов вымирания и образования видов, судя по всему нет.

Этот вывод Н.Я. Данилевского подтверждают и примеры двух видов больших сухопутных черепах: черной Testudo nigra, с Галопагоских островов и слоновой, или гигантской галапагосской Testudo elephantina с Маскаренских островов. Само местообитание этих черепах на немногих уединённых островах Индийского океана показывает, как считал Н.Я. Данилевский на то, что это тоже был вымирающий вид. Вызывает также удивление, что, несмотря на постоянное вылавливание, количество их до 1760г. всё-таки было велико, а к началу 19 столетия они исчезли уже со всех островов, кроме одного. Поэтому, кажется, что и в этом случае уничтожение их нельзя приписать исключительно деятельности человека. Хотя относительно черепах участие человека в их истреблении, безусловно, было больше по сравнению с другими случаями исчезновения видов с лица Земли. Но как бы там ни было, общее правило Ч. Дарвина к этим исчезнувшим видам черепах не применимо.

Примеров вымирания видов рыб и беспозвоночных животных в историческое время ожидать нельзя, из-за недостатка наблюдений.

Из растительного царства, Н.Я. Данилевский привел несколько примеров. Знаменитая веллингтония очевидно вымирающий вид, в диком состоянии встречающийся лишь в очень ограниченной местности и в небольшом количестве. Вряд ли веллингтония всегда занимала такое ограниченное пространство, как теперь. Есть данные, что в третичную эру веллингтонии, в числе нескольких видов, росли как в Америке, так и в Европе. Для нашей работы, подчёркивал Николай Яковлевич, важно сейчас не это, а то, что если последний из этих видов вымирает (в диком состоянии), то совсем не в результате вытеснения более счастливыми своими изменёнными потомками, которых ни в каком-либо другом месте в природном состоянии не существует.

Вымирание хвойного дерева, гинко (Ginco biloba) из семейства тисовых также свидетельствует против указанных Ч. Дарвином причин вымирания видов, как и веллингтонии. Предполагать, как это делал Ч. Дарвин относительно культурных растений, не находимых в диком состоянии, что гинко так сильно изменился в культуре, что этим замаскировалось его сходство с диким прародителем нельзя. Всё по той же причине: в мире не существует растения сколько-нибудь похожего не только по своим видовым, но и родовым признакам на гинко. Это растение находится довольно обособленно, и ни от каких-либо видов своего семейства выведено быть не может, даже при помощи самой смелой фантазии. Да и сама древность сохранившихся культурных экземпляров этому противоречит. Не найдена и растительная форма, которую хотя бы с большой натяжкой можно считать потомком гинко.⁶⁴

Итак, на большом фактическом материале Данилевский убедительно показал, что в тех случаях, где можно сколько-нибудь проследить процесс вымирания видов, он происходит от чего угодно, но только не от вытеснения вида измененным и улучшенным его потомством, или другими близкими ему формами. Кстати, это касается и вымерших мамонта и ископаемого носорога с костяной носовой перегородкой — Rhinocerus thichorhinus, и, конечно, таинственного исчезновения динозавров. Другими словами, процесс исчезновения видов не находится ни в какой связи с происхождением видов. Оба этих процесса по отношению друг к другу самостоятельны и не обусловливают один другого. Самостоятельность явлений вымирания и происхождения видов и вообще форм, в конечном итоге указывает на отсутствие естественного отбора. Суть которого, как раз и состоит в том, что вымирание (поражение в жизненной борьбе) обусловливается рождением улучшенного потомства, как писал Ч. Дарвин: “По теории естественного отбора вымирание старых форм и появление новых и усовершенствованных форм тесно связано одно с другим”.⁶⁵

Помимо отсутствия следов естественного отбора среди ныне живущих организмов, а также среди останков исчезнувших, Н.Я. Данилевский обращал внимание ещё на одну черту учения Дарвина, имеющую самое общее свойство – это время, как первое и необходимое условие для всякого процесса.

Указывая на недостаток времени для процесса происхождения видов по Ч. Дарвину Н.Я. Данилевский подчеркивал, что как ни долга геологическая история Земли, но всех её эр, периодов и веков не хватит для образования органических царств природы путём естественного отбора. Подобное возражение Ч. Дарвин предвидел, но устранить не сумел.

7. О методе доказательств Ч. Дарвина и общем характере дарвинизма

7.1. Метод доказательств Ч. Дарвина

Сущность метода доказательств Ч. Дарвина в большинстве случаев заключается в том, что он подбирает для каждого изменения в строении переходные формы, из которых низшая может считаться подготовительным этапом для высшей формы. Далее указывается, что каждая такая ступень организации полезна для существа, а затем делается вывод, что образование путём постепенного накопления небольших изменений возможно, так как все они полезны. По этому поводу Н.Я. Данилевский замечал, что найти такие промежуточные ступени, или такого ряда различий в строении не составляет труда, хотя бы потому, что все организмы сгруппированы в естественную систему, в которой формы располагаются по их сходству (сродству). При этом формы (виды) характеризуются суммой определённых признаков (черт строения). Собственно естественная группировка организмов и подразумевает, что объединённые организмы обладают существенным сходством по наиболее фундаментальным структурам. Значит, если формы можно группировать по сходствам, то, очевидно, что и черты строения могут группироваться таким же образом. Поэтому всё доказательство Ч. Дарвина сводилось к тому, что формы соединены генетически, потому что они соединены систематически. Понятно, подчёркивал Н.Я. Данилевский, что этого недостаточно, потому что эту же систему можно понимать как идеальное сродство. Следовательно, требуется, если и не прямое опровержение последнего, то, во всяком случае, предложение более простого, а главное возможного генетического объяснения. Но и этого мало, так как и признавая генетическое сродство организмов, можно предположить, что оно произошло в результате скачков от вида к виду.

Указывая ошибочность приёма доказательств Ч. Дарвина, Н.Я. Данилевский обращает внимание на следующие его две ошибки.

Первая ошибка состоит в том, что представленные Ч. Дарвином переходные формы не дают достаточно тонких оттенков, чтобы можно было их приписать постепенному накоплению индивидуальных различий. Все эти переходы строения свойственны уже вполне сформировавшимся видам. И если эти изменения и оказываются в таком виде действительно полезными, то это ещё не означает, что те мельчайшие оттенки, в результате накопления которых они якобы образовались, были также в достаточной степени полезны, чтобы доставить действительную выгоду в борьбе за существование и, следовательно, могли подбираться. «В этом весь и спор; и очевидно, что его нельзя решить, показав, что полезны готовые изменения признаков или характеров, уже достигшие видовой ступени».⁶⁶

Вторая ошибка более важная. Чтобы виды могли сосуществовать, находясь, друг с другом в борьбе за существование, надо чтобы каждый из них был достаточно адаптирован к среде. Победа в данном случае не нужна, так как она означала бы вытеснение одного вида другим. Нужно только длительное равновесие сил в борьбе. А для возникновения путём естественного отбора новой формы необходимо, чтобы она получила более выгодные черты строения, чем её родительская форма. И благодаря этой выгоде смогла бы победить, а не только устоять в борьбе и, таким образом, занять своё место в природе наравне с основной формой. Понятно, что выгода эта должна быть весьма существенной, чтобы перевесить и многочисленность родительской формы, и её устойчивость, и её поглотительную способность путем скрещивания.

И вопрос даже не в том, писал Н.Я. Данилевский, возможно ли это вообще, а в том, есть ли хоть какая вероятность приписать возникающему признаку такую долю полезности для особей возникающей новой формы, которая могла бы сколько-нибудь склонить весы на их сторону.

Действительно, что представляют собой крылья аптерикса: вырождающийся орган, или это возникновение нового, ведущее к более совершенному? Следуя учению Ч. Дарвина, крылья аптерикса видимо, надо признать за исчезающие органы. Н.Я. Данилевский полагал, что появляющийся как индивидуальная особенность орган может находиться только в малоразвитом состоянии. Если такой орган появится у домашнего животного или растения, то внимательный любитель может его заметить, и, допустим, рассуждал Н.Я. Данилевский, в дальнейшем добьётся его полного развития тщательным отбором. Но при естественном отборе в таком зачаточном состоянии он не может быть полезен, а тем более служить противовесом поглощающему влиянию скрещивания, потому что полезен только виртуально, а не реально. В большинстве случаев, когда Ч. Дарвин говорил о пользе слабо развитых органов или черт строения, он рассматривал их не в зачаточном состоянии, в каком они только и могут и должны появляться в соответствии с его теорией, а в состоянии хорошо развитого органа.

7.2. Общий характер дарвинизма

Как уже отмечалось, дарвинизму свойственен рационализм и простота. Этими качествами, по-видимому, учение Ч. Дарвина и привлекло в значительной степени на свою сторону большое число последователей.

В своей теории Ч. Дарвин не прибегал ни к каким особым силам или гипотетическим началам. Для объяснения происхождения наблюдаемого разнообразия форм органического мира, он использовал такие обычные явления и процессы, как индивидуальная изменчивость, наследственность и борьба за жизнь. Правда, Ч. Дарвин даже не пытался объяснить, чем вызваны эти явления, как, например, Ньютон объяснял падение тел их притяжением к земле.

Даже такое фундаментальное начало его учения как изменчивость, не является следствием какой бы-то ни было причины. «Если и говорится о причинах изменчивости, то только с той общей точки зрения, по которой мы говорим, что нет действия без причины; но образ действия всех этих внешних и внутренних, посредственных и непосредственных, определённых и неопределённых причин остался столь же неизвестным после Дарвина, как и до него. Собственно говоря, им дано только название причин».⁶⁷

Согласно Н.Я. Данилевскому дарвинизм отличают: 1) случайность, 2) отсутствие всякого творческого начала и замена его исключительно началом критическим и 3) мозаичность, отсутствие цельности.

7.3. Случайность - основная характерная черта дарвинизма

В природе случайность, безусловно, существует, несмотря на всеобщее господство необходимости. Но при этом случайность и необходимость не противоположные понятия. Необходимости противоположна свобода, а случайности — закономерность, которая может проявляться, как возвращение явлений, или во времени, или в пространстве, или одновременно во времени и в пространстве. Поэтому характеристикой случайности можно назвать отсутствие всякой периодичности во времени и в пространстве.

По Дарвину все крупные различия организмов (среди видов, родов и пр.) являются результатом неопределённой изменчивости. А значит, появляющиеся таким образом различия не могут считаться закономерными, несмотря на закономерность каждого из них, и, следовательно, являются случайными. При этом и внешние условия среды, к которым приспосабливаются организмы, тоже случайны, хотя и в меньшей степени, чем возникающие изменения. Поэтому в приспособлении практически случайных изменений к относительно случайным внешним условиям, проявляется исключительная случайность, так как они не связаны между собой общей причинной связью. Ведь в конечном итоге внешние условия представляют собой только поводы, а не причины изменчивости.

Изменчивость случайна лишь по требованию и определению теории Ч. Дарвина. Перестань она быть случайной, замечал Н.Я. Данилевский, упразднилась бы и необходимость в исключительно случайном отборе. И тогда все формы зависели бы от хода закономерной изменчивости, как, например, образование цыплёнка из зародыша. И не важно, с какой скоростью эта изменчивость действовала бы при этом. Такая закономерная изменчивость, а не борьба за существование и отбор, определяла бы происхождение, строение и целесообразность существ.

Проблема случайности «так и застыла в дарвинизме в том виде, как её оставил Дарвин: хотя каждое наследственное изменение в каждой своей стадии происходит по вполне определённым законам (это ясно показала молекулярная генетика), однако проследить все взаимосвязи между этими стадиями и их причинами не удается, так что дарвинизм поныне утверждает, что наследственные изменения случайны».⁶⁸

7.4. Отсутствие творческого начала и замена его исключительно началом критическим

Под творческим началом обычно имеется в виду явная или скрытая разумная деятельность, объединяющая части с целым и целое с частями и с внешними условиями. Но по Ч. Дарвину все свойства организма — это сумма мелких индивидуальных изменений. Изменения же эти могут быть и полезными, и вредными, и бесполезными. Более того, они не имеют никакого отношения к произведённому ими результату. И возникают вне всяких закономерностей, так как изменчивость неопределённая. А всё разумное, целесообразное, что проявляется в любых живых организмах, приписывается исключительно отбору. При этом отбор выступает, как критическое начало, отбраковывающее всё ненужное. Критерием же соответственности выступает адаптация к внешним условиям. Сам по себе отбор сделать ничего не может, (не изменить, ни прибавить, ни убавить). Всё делает неразумная и случайная изменчивость, а отбор может только отвергать или принимать ему предлагаемое. Поэтому Н.Я. Данилевский и относил понятие отбора к началу исключительно критическому.

7.5. Мозаичность, отсутствие цельности

Эта характерная черта учения Ч. Дарвина является результатом его характера случайности и отсутствия творческого начала, при условии постепенной изменчивости. Согласно дарвинизму любое органическое существо не представляет собой полной и цельной формы, а как бы сложено из кусочков, которые даже нельзя пришлифовать друг к другу, как это делается с мозаикой. Единственное что допускается — замена одних кусочков другими. И «только этим мозаичная фигура медленно совершенствуется и не только достигает, наконец, высокой, изумительной степени законченности и художественности, но и во всё время своего образования должна всегда быть законченной и относительно совершенной».⁶⁹

В заключение изложения основных черт дарвинизма, Н.Я. Данилевский писал, что эту теорию никак нельзя отнести к числу теорий развития, т. е. эволюционных. При условии, что под развитием понимается ряд изменений, необходимо одно из другого происходящих, в силу определённого, постоянного закона. Даже если бы «в сущности, мы этой необходимости и не понимали, как на деле действительно почти никогда и не понимаем, а заключаем о ней из постоянства повторения ряда».⁷⁰ Ничего подобного у Ч. Дарвина найти нельзя. А вместо развития по некоторому закону — накопление случайных мелких изменений под влиянием внешней причины, отвергающей одни и принимающей другие. Вообще же Ч. Дарвину свойственно увлечение фантазией, упущение общеизвестных фактов, если они противоречат его гипотезам. Поэтому ко всем его объяснениям, выводам и доказательствам надо относиться, по крайней мере, с большой осторожностью.

Следует отметить, что критический анализ Н.Я. Данилевского учения Ч. Дарвина построен не на случайно выхваченных из контекста высказываний, а на материале, охватывающем практически все существенные положения дарвинизма и на связанных обдуманных рассуждениях самого Дарвина о своём учении.

8. Заключение

В заключительной главе Данилевский, обобщил представленные читателю в «Дарвинизме» выводы, указав основные из них.

8.1. Фактические ошибки учения Ч. Дарвина

1. Выбор животных для приручения и растений для культуры обусловлен выраженной врождённой способностью к изменчивости. Поэтому на основе полученных результатов по изменчивости прирученных животных и культурных растений, нельзя делать обобщения и полученные выводы распространять на организмы, живущие в естественных условиях.

2. Одичание прирученных или культивируемых организмов приводит их к своему дикому первоначальному типу, что доказывается большим числом возвратившихся в дикое состояние культурных растений, не отличающихся от своих диких сородичей.

3. Заключение о `большей степени изменчивости диких животных и растений по сравнению с домашними, по аналогии сравнения сил природы и человека, представляет собой софизм⁷¹.

4. Отклонения организмов домашних пород и разновидностей не достигают видовой степени различия, что могло бы служить точкой опоры для заключения о происхождении одних видов от других в естественных условиях.

5. Значение искусственного отбора, как причины, преимущественно изменившей прирученных животных и возделываемых растений, сильно преувеличено Дарвином. Самые существенные и важные морфологические изменения домашних организмов получены независимыми от искусственного отбора, самостоятельно действовавшими факторами. Например, в результате крупных самопроизвольных изменений.

6. Борьба за существование, выполняющая, по мнению Дарвина роль человека при искусственном отборе, во многих случаях лишена таких необходимых свойств, как выраженная интенсивность, непрерывность и единство направления или эти свойства сильно преувеличены.

7. По причине свободного скрещивания в природе аналогии между искусственным и естественным отборами нет. В естественных условиях природы отсутствует фактор, устраняющий скрещивание. Борьба за существование без сомнения существует. Действительная заслуга Ч. Дарвина состоит в том, что он обратил на неё внимание естествоиспытателей. Не обладая свойствами отбора, борьба за существование является биогеографическим принципом, во многом определяющим распределение организмов, но биологического значения она не имеет, и иметь не может.

8. Теорией отбора невозможно объяснить большое число безразличных, бесполезных и даже вредных признаков, а также чисто морфологический характер изменений, претерпеваемых некоторыми органами (например, плавательный пузырь рыб).

9. Если бы естественный отбор действительно существовал, то органический мир, возникший в результате его деятельности, был бы абсолютно другим, чем тот, который сейчас существует. По современным понятиям это был бы мир нелепый и бессмысленный.

10. Как результат деятельности естественного отбора в природе должны существовать переходные формы. Но среди современного нам животного и растительного мира, а также среди вымерших организмов таких форм не существует.

11. Связи вымирания видов с соответственным возникновением новых форм нет

12. Процесс образования видов по учению Ч. Дарвина по времени не укладывается в период истекшего геологического времени.

8.2. Логические ошибки Дарвина

Существенная часть аргументации Ч. Дарвина содержит несомненные логические ошибки.

Все учение Дарвина довольно гипотетично и основано на пристрастном взвешивании и расчёте различных вероятностей. Причём, оценка вероятностей, на которых построено учение, достаточно произвольна. Где выгодно для теории Ч. Дарвина вполне устраивают шансы, граничащие или даже совпадающие с полной невозможностью. А в других случаях большая степень вероятности просто отвергается, если она не нужна или не нравится. Например, невозможность естественного отбора из-за поглощения скрещиванием и неизбежность нахождения ископаемых переходных форм остаются в стороне. А несравненно меньшая невероятность возможности уничтожения человеком 11 диких видов голубей или их самостоятельного вымирания оказывается достаточной, чтобы отвергнуть гипотезу о происхождении всех пород домашних голубей от нескольких диких вымерших видов этих птиц.

Данилевский отмечал двойственность рассуждений Дарвина, т.е. когда один и тот же факт часто служит для диаметрально противоположных выводов. Например, при доказательстве Ч. Дарвином происхождения всех домашних пород голубей от одного дикого вида, он обращал внимание на скрещиваемость всех пород голубей между собой, и что не менее важно на плодовитость помесей при этом. И это служило ему для доказательства их происхождения от одного вида. Но когда Дарвину надо было устранить препятствие, заключающееся в этом физиологическом различии вида от разновидности, для подкрепления теории, он утверждал: “Можно показать, что ни бесплодие, ни плодовитость не представляют надёжных признаков, по которым можно отличать виды от разновидностей”.⁷² И таким образом, в одном случае возможность скрещивания является основанием для различия между видами и разновидностями, а в другом нет, в зависимости от требований теории. Подобных примеров, когда Дарвин попеременно признавал справедливость то одного, то другого положения, в его учении встречается довольно много, особенно при определении им свойств наследственности.

Ч. Дарвину свойственно обращать внимание на выгодную для теории сторону явлений и сильно преувеличивать её, упуская из вида невыгодные стороны. К примеру, Ч. Дарвин утверждал, что даже самые слабые изменения, в их начальной стадии обеспечивают организмам победу в борьбе за существование. Но влияние таких же слабых изменений, когда они говорят против его учения, Ч. Дарвин не замечал или не хотел признавать. На игнорирование Ч. Дарвином вредного влияния невыгодных сторон возникающих изменений Н.Я. Данилевский указывал, разбирая невозможность одновременного изменения различных органов, представляющих собой ту или иную систему органов. В таких случаях Дарвин использовал принцип, названный Н.Я. Данилевским мозаичностью.

Та же пристрастность, что и в выводах, была свойственна Ч. Дарвину и при выборе фактов. Самая маленькая выгода строения, инстинкта и т.п. обязательно должна приводить к победе в борьбе за существование, а малейший вред — к поражению. При этом не замечалось, что даже такой вред, который приносят оленям их отпадающие ветвистые рога, не ведёт к вытеснению их с поля жизненной битвы.

Логическая непоследовательность Ч. Дарвина проявлялась в том, что он, признавая справедливость некоторых сделанных ему возражений, не изменяет соответственно им своей теории. К примеру, признавая недостаточность оценки значения крупных самопроизвольных изменений, в теории всё оставалось по старому. При этом Ч. Дарвин не видел или не хотел видеть, что с этим признанием следует отказаться от возможности объяснить внутреннюю и внешнюю целесообразность строения организмов отбором. Подобных примеров логической непоследовательности Ч. Дарвина у Н.Я. Данилевского можно найти целый список.

Отмечалась Данилевским и недостаточная глубина анализа. Так, объясняя происхождение разных признаков, Ч Дарвин доводил свой анализ до определённого предела, который выгоден его теории, а дальше останавливался. Если же продолжать анализ дальше, то можно увидеть, что это объяснение сводится лишь к предположительному признанию факта или явления, которые противоречат принципам его учения. Таковы, например, даваемые им объяснения инстинкта кукушек, устройства цветов орхидей и т.п., имеющих значение, как исправление прежде испорченного, ранее возникших вредных инстинктов или черт строения, которые не могут быть объяснены понятием естественного отбора.

Прибегая к методу аналогий, Дарвин довольно часто использовал для своих доказательств недостаточные и невыдержанные аналогии, признавая равенство там, где его нет. «Так Дарвин принимал существование ряда переходных форм в одной группе организмов за совершенно достаточную аналогию для вывода нужных ему переходов в другой группе, не обращая внимания на различие обстоятельств, которые в одном случае действительно могли бы обусловить этот ряд переходов, но никак не в другом».⁷³

Дарвин часто смешивал взаимодействие вполне образовавшихся, так сказать, готовых форм видов, с формами, строениями, инстинктами в момент их возникновения. Как пример подобной логической ошибки признания равенства там, где его нет, Н.Я. Данилевский указывал на перенос выводов из борьбы за существование между настоящими видами (форм, которые при скрещивании друг с другом не могут давать плодовитое потомство), на борьбу между видом и только что зарождающейся разновидностью.

В рассуждениях Дарвина характерна неясность и не строгость в определении некоторых существенных для построения его теорий понятий. Так аналогия между методическим отбором и естественным очевидно слишком отдаленная, чтобы последний можно было установить по подобию первого.

Обратил внимание Данилевский и на неправильное понимание Дарвином требований, которым должна отвечать всякая научная теория. Так Ч. Дарвин писал: “Всякий, кто склонен придавать больше веса неразрешенным затруднениям, чем объяснению известного числа фактов, конечно, отвергнет мою теорию”.⁷⁴. Другими словами, Дарвин видел как бы некоторую нелогичность, придирчивость, излишнюю притязательность в требованиях от теории полного объяснения всей категории явлений, которую она объяснял, и не признавал законности такой излишней, по его мнению, требовательности. Н.Я. Данилевский по этому поводу говорил, что “это странное требование — довольствоваться столь малым при оценке научных теорий, равняется требованию принимать без разбора практически любую теорию, какую бы кто ни предложил. Ведь, если автор её не совсем сумасбродный человек, то теория его обязательно будет объяснять некоторое число фактов”.⁷⁵

Обобщая сказанное о логических ошибках Дарвина, Н.Я. Данилевский отмечал, что он «был гораздо более тонкий наблюдатель, более искусный экспериментатор, остроумный комбинатор, чем строгий, отчетливый мыслитель».⁷⁶

8.3. О причинах необычайного успеха учения Дарвина

Размышляя о причинах необычайного успеха учения Дарвина, Н.Я. Данилевский писал, что история вообще, и история наук в частности, показывает, что временный и даже долговременный успех не может быть залогом разумности или истинности учения. Более того, часто продолжительное отсутствие успеха нередко было уделом нравственных, эстетических и научных истин.

Для успеха литературному произведению или научной теории и даже открытию или изобретению необходимо появиться своевременно. Если это условие выполнено, то истинность или ложность теорий и учений оказывается уже второстепенным условием успеха. Вот это-то счастье — явиться своевременно, и имело учение Дарвина. Своевременность в случае с дарвинизмом главным образом объяснялась Данилевским следующими обстоятельствами.

Успехи естествознания привели к тому, что строго механическое объяснение явлений материального мира стало возможным во многих областях знаний. Склонность человеческого ума подводить всё под единство взгляда, заставляло сторонников механического мировоззрения искать способы подчинить ему и явления психические. Но на пути стояло препятствие — мир органический, с его постоянными формами, видами, с его очевидной целесообразностью, для которых механического объяснения явно было не достаточно. В 50-х годах 19 столетия материалистический взгляд занял господствующее положение преимущественно в Германии. В России, “где ведь привыкли думать немецкими головами”, это отразилось, в силу некоторых особенностей национального характера, нигилизмом, т.е. последовательным материализмом. И “напрасно этот нигилизм приписывают, каждый по своим личным антипатиям, кто затаённому крепостничеству, кто сознанию нашей политической, экономической и общественной неурядице, кто недостаточности научного образования, или даже отсутствию классического учения. Но который, как и всё прочее зло наше, есть чистейший плод нашей подражательности и не самобытности. Однако, этот господствующий материализм, с Фохтом, Молешотом, Бюхнером во главе, не мог не сознавать хотя бы смутно, что он материализм, не по, а вопреки положительным данным науки”, — писал Н.Я. Данилевский.⁷⁷

И вдруг появляется учение, якобы срывающее завесу с таинственной области органического мира и разрешает то внутреннее противоречие, которым страдало материалистическое мировоззрение, и разрешает его в пользу материализма.

Н.Я. Данилевский подчёркивал, что решение этой задачи, предложенное Ч. Дарвином, совсем не соответствовало строгим требованиям механической теории. Собственно Ч. Дарвин и не пытался дать объяснение многообразия органического мира с механической точки зрения. Поскольку, пояснял Н.Я. Данилевский, любому человеку, имеющему сколько-нибудь отчётливое понятие о том, что представляет собой организм и органическая форма, очевидно, что объяснить их с механистических позиций не реально. Возникает вопрос, чему в таком случае так обрадовались приверженцы исключительно механического мировоззрения?

Дело в том, что теория Ч. Дарвина вроде бы указывала выход из создавшегося положения. В самом деле, если многообразие органических форм невозможно объяснить прямым и непосредственным воздействием внешних условий, как полагал Жоффруа Сент-Илер, или влиянием постепенно изменяющихся привычек, как думал Ламарк, Ч. Дарвин предложил будто бы единственный путь для объяснения целесообразности и гармонии органического мира и самого происхождения видов. Путь этот заключался, как известно, в принципе случайности изредка происходящих благоприятных изменений и в совпадении бесцельных и неопределённых изменений, как между собой, так и с внешними условиями. При этом Ч. Дарвин не прибегал к предустановленной целесообразности. “Где немыслима была строгая механическая необходимость, там являлась случайность единственно возможным подспорьем или заместителем её, если материалистическое или механическое мировоззрение должно было удержаться без непоследовательности. Это новое, проведённое Дарвином через всю область живой природы, начало случайности, конечно, не могло иметь одинаковой цены со строгим началом механической необходимости. Но можно ли было быть слишком взыскательным, когда новым учением громко вопиющее противоречие органического мира с механическим мировоззрением всё-таки устранялось, потому что устранялась необходимость признавать ненавистную целесообразность, не в результате, конечно, где не признавать её нет возможности, не становясь в противоречие с фактами, но в причине её, `что, очевидно, требует признания идеального начала, как бы мы впрочем, его себе не представляли, как сознательное или бессознательное, как личное или имманентное миру”.⁷⁸

С другой стороны, философские учения, возникшие в Германии, хотя и потеряли свою власть над умами естествоиспытателей и образованной публики вообще, прочно заложили в умах идею развития, как непреложный закон всего сущего. “Всякое бытие находило своё объяснение в становлении, что и составляет господствующую мысль современного, естествознания, под именем теории эволюции. Установленное, или лучше сказать вновь подкреплённое и утверждённое Кювье учение о постоянстве видов, как эмпирически доказанное фактами, находилось, по-видимому, в сильном противоречии с этим мировоззрением. Поэтому, хотя оно всеми и признавалось, но мириться с ним было тяжело умам, настроенным в этом духе и направлении… Появление учения Дарвина, ниспровергающего это учение кажущимися сильными доводами о постоянстве видов, должно было, следовательно, возбудить восторг у поклонников идеи развития, в сущности верной. Такой же восторг должен быть и у приверженцев исключительно механического мировоззрения, хотя и по другим причинам. Все они были снисходительны и не слишком требовательны в пылу своего восторга. Этот восторг и заставил их просмотреть, что учение Дарвина столь же мало имеет права быть причисленным к эволюционным учениям, как и к учениям механическим. Но за неимением другого сколько-нибудь логически проведённого и на фатах основанного учения развития, в применении к происхождению животных им растительных форм, приходилось довольствоваться и этим суррогатом его, не взирая на то, что с настоящим развитием имеет оно только то общее, `что в обоих формы организмов не принимаются за постоянные и неизменные. Таким образом, и по отношению к приверженцам механического мировоззрения, и по отношению к эволюционистам, оправдался афоризм: чего хочется, тому и верится, который и в области чистого знания имеет нередко такое же применение, как и в ежедневной практической жизни”.⁷⁹

Учение Ч. Дарвина привлекательно своей удивительной понятностью и ясностью, как уже указывалось ранее.

Эта простота, ясность и понятность, по мнению Н.Я. Данилевского должны были иметь и имели обаятельную силу и для самих ученых, независимо от их механистических или эволюционных воззрений. Они видели в этом одно из отличительных, характерных свойств любой истинной общей научной теории. По этому поводу Н.Я. Данилевский писал, что в применении к морфологическим явлениям это не только не справедливо, но что именно эта ясность и элементарная понятность теории составляют невыгодные для неё симптомы, заставляющие предполагать в ней, благодаря этим её свойствам, полное отсутствие объективной истинности.

Для доказательства этого кажущегося парадокса Н.Я. Данилевский сделал сравнительный анализ филогенетического учения Ч. Дарвина о происхождении друг от друга органических форм: видов, родов, семейств и проч. с онтологическим учением о происхождении, т.е. об истории развития органического индивидуума в отдельности. Сравнение этих понятий показало, что для первого характерно отсутствие фактических данных и отсутствие всякой закономерности, но при этом полная понятность и прозрачная ясность. А для второго свойственно изобилие фактов, двухсторонняя закономерность, но практическая непонятность процесса. На основании этого, Н.Я. Данилевский сделал вывод, что ясность и понятность филогенеза Ч. Дарвина собственно и зависит от отсутствия всяких объективных данных при построении теории отбора. Понятность и ясность этой теории надо искать в той свободе, которую имел Ч. Дарвин для построения учения довольно субъективного характера, не стесняемым ничем объективным и фактическим. Ведь учение такого характера неясным и непонятным и быть не может. Всё указанное и позволило сказать Н.Я. Данилевскому, что ясность и понятность такого рода служат не критерием истинности, а фактической бессодержательности, а значит и ошибочности теории, так как в ней нет соответствия фактическому, объективному порядку вещей природы.

“Теория ни в каком случае не объясняет всей той категории явлений, за объяснение которой взялась, этот недостаток своей теории признает и сам Дарвин, и только вопреки логике и здравым требованиям, предъявляемым любой теории, не сознает сокрушительной силы этого признаваемого им недостатка”.⁸⁰

Учение о происхождение органических форм Ч. Дарвина, кроме чисто биологического значения, имеет более важное общефилософское значение. Дарвинизм пытался объяснить не только происхождение органических форм, но и внутреннюю и внешнюю гармонию и целесообразность органического мира. Собственно понимание значения учения Ч. Дарвина в этом плане и побудило Н.Я. Данилевского к написанию критики дарвинизма.

У Н.Я. Данилевского есть выражение «философия природы Дарвина», точно отражающее суть дарвинизма. И хотя Ч. Дарвин “собственно нигде не формулирует своего учения как общее мировоззрение, довольствуясь лишь применением своего всё объясняющего начала к частной зоологической и ботанической задаче. Но очевидно, что если это начало в состоянии объяснить эту труднейшую из космогонических задач, то оно объяснит и всё остальное, по крайней мере, всю материальную её сторону”.⁸¹ “Другие, правильно поняв сущность учения Дарвина, — продолжал Н.Я. Данилевский, — приняли на себя труд провести это решение в область астрономии, или точнее космогонии в тесном значении этого слова. Таким образом, отбор является всеобъемлющим началом, тем началом, которое преобразует сущее из хаоса в космос. Разве такое учение не есть философия природы в полном значении этого слова?”.⁸²

Согласно Данилевскому из всех учений о природе, дарвинизм является наименее эстетичным. “Каким жалким, мизерным представляются мир и мы сами, — писал он, — в которых вся стройность, вся гармония, весь порядок, вся разумность являются лишь частным случаем бессмысленного и нелепого. Всякая красота — случайной частностью безобразия, всякое добро — прямой непоследовательностью во всеобщей борьбе. И космос — только случайным исключением из бродящего хаоса. Отбор — это печать бессмысленности и абсурда, напечатленная на челе мироздания, ибо это — замена разума случайностью. Никакая форма грубейшего материализма не спускалась до такого низменного миросозерцания, по крайней мере, ни у одной не хватало на это последовательности. Они останавливались и не смели, или не умели, идти далее, по единственному, впрочем, открытому им пути, ибо эта честь должна быть оставлена за Дарвинизмом”.⁸³